Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

А что же Февроньюшка?.. Неведомо как, но выкарабкалась дечонка из-под дровяного завала и в этом самом сарае без одежонки тёплой, без еды человеческой от зимы до зимы, почти целый год прожила. Питалась вместе с поросятами из корыта, а воду дождевую в консервную банку собирала. И всё бы ладно, вот только ножки ей дубовые поленья в трёх местах перебили, и стала она на всю жизнь калекой: от удара на спинке её горбик небольшой вырос, а поломанные косточки без врачебного ухода срослись не так, как должно, и потому ходить Фероньюшка совсем не могла. Так… еле-еле с одной ножки на другую преваливалась.

А, как сильные холода настали, Февроньюшка из сараюшки к воротам монастыря, а это километра два будет, если не более, на изувеченных ножках своих доковыляла. "Не в грязном хлеву со свиньями в обнимку, а рядышком с Господом помереть уж больно

хотелось", – так сама говорила. Но не дали сёстры таковому злодейству свершиться. Накормили несчастную, отогрели и при монастыре жить оставили. Вот было счастье для калеки несчастной!.. В тепле, а главное, в любви жить она стала. Но не вечно этакое счастье продолжаться может: пришли большевики, монастырь закрыли, всех монашек и Февроньюшку заодно с ними за монастырские ворота выгнали. И разбрелись сестры в разные стороны, куда глаза глядят. Но четыре монахини: Татьяна, Мария, Евдокия и Фёкла – дружка от дружки отрываться не захотели и основали в Устье, так деревня называлась, куда они от озверевших болыцевиков сбежали, тайный скит. И Февронию с собой прихватили. В аккурат перед их приходом умерла в селе одинокая девяностолетняя старушка Агния, и дом её стылым стоял. Вот и поселились в нём сёстры. Собрали иконы, какие смогли достать, жить стали по монастырскому уставу в благочестии и чистоте. Слух о том, что в Устье появились угодившие Господу монахини, сначала по уезду, затем по всей губернии и того дальше разнёсся, и потянулись к ним из разных уголков земли Русской люди, лишённые веры и церковного уюта. К тому же у Февронии дар врачевательства открылся, многих недужных она от лютой хвори спасла, и стал потайной скит знаменитым!.. А со временем и церковная власть вынуждена была их признать: благословила.

Теперь сестры, все четыре, уже лет семь как померли одна за другой, осталась в скиту одна Феврония. Но послушание по сию пору несёт и простым смертным в беде помогает.

– Поезжай… – заключила свой рассказ Наталья. – Хуже не будет.

Зинаида никогда не была верующим человеком, но тут вдруг послушалась, наврала всем про профессора и поехала. Сначала в Москву, потом на электричке до Клина, а оттуда уже на попутке в Устье, и как по дороге выяснилось, не одна она к старице направлялась. Пожилой мужчина и три женщины разного возраста стали ей попутчиками. С грехом пополам добрались они до деревни, а тут их, оказывается, ждали уже. Идут они по улице, навстречу – женщина в белом платке, улыбается приветливо так, радостно и ещё издали спрашивает.

– Вы к нашей матушке?

Удивились приезжие.

– К ней… А вы, как узнали?

– Секрет, – отвечает та, а сама смеётся. – К кому же, как не к матушке, столько городских сразу понаехало?.. У нас в деревне что ни день, то гости, и все к нашей Февроньюшке за помощью спешат. Пойдёмте, я вас провожу.

Дом, в котором помещалась келья знаменитой старицы, оказался обыкновенной деревенской избой. На лавочке у палисадника сидели женщины, все в белых платочках, и смотрели на гостей приветливо, даже ласково. Зинаида, ожидавшая встретить здесь чёрные платки и строгие каменные лица, смутилось. Как же так?.. В её представлении всё, что связано с монастырём, должно быть суровым, аскетичным и обязательно чёрным. А вышло-то совсем наоборот.

– Здравствуйте!..

– С приездом!..

– Доброго вам здоровья!..

Женщины, улыбаясь, протягивали им свои натруженные ладони, но рук не пожимали, а лишь деликатно касались ухоженных городских ладошек.

– Есть кто у матушки? – спросила провожатая.

– Одни они… Одни, – первой кинулась отвечать маленькая бойкая молодуха. – Гостей, вас то есть, с самого утра поджидают.

Приезжие удивились, откуда кто-то мог знать об их приезде, но вида не подали и ни слова не сказали. Через тёмные тесные сени вошли в большую просторную горницу, а там…

На чисто белённых стенах висело великое множество икон, больших и маленьких, и перед каждой теплилась зажжённая лампадка. Маленькие огоньки мерцали трепетным светом, отчего в комнате было как-то удивительно празднично, радостно.

В углу, под иконой Казанской Божьей Матери, на узкой железной кровати вся в белом, сложив поверх белоснежной простыни сморщенные ручонки, лежала крохотная, высохшая старушка. Право слово, живые мощи. Вернее, даже не лежала, а полусидела в больших пуховых подушках и смотрела на вошедших. Прозрачные глаза её светились лаской, согревали, притягивали…

– Что же это вы припозднились

так? – спросила, не укоряя вовсе, а сочувствуя. – Я вас совсем заждалась…

Гости стали оправдываться: мол, электричка из Москвы поздно пришла, и ближайший автобус в Устье идёт только вечером, а попутку никак поймать не удавалось.

– Это ничего, ничего, – стала гостей успокаивать. – Вы не тревожьтесь так, а лучше на лавочку садитесь. Вон на ту… Напротив, чтобы я вас всех видеть могла, а вы – меня.

"Какая удивительная старушка… – подумала про себя Зинаида. – И в чём только душа держится?.."

– Вы не думайте, что я такая уж убогая, – как бы отвечая на её мысли, тихо проговорила старица. – Здоровье не в теле, а в душе человеческой заключается. На иного посмотришь, бугай бугаём, а душенька-то прогнила вся насквозь. Ржой, тленьем покрылась, того и гляди, пропадёт человек… Навеки погибнет…

Зинаида в очередной раз поразилась.

" С этой бабулькой надо быть осторожной", – решила про себя.

– Тут ко мне вчера молодёжь приезжала, пятеро студентов из МГУ. Философию изучают. Бойкие такие, начитанные, а главное – очень уж уверенные… И всё-то они знают, и никаких сомнений в своей правоте не испытывают… Всё пытались мне доказать, что никакого Страшного Суда нет и конца света тоже, и ада, и рая заодно. Дескать придумали всё это тёмные предки наши, поскольку в университетах не упились и образования не имели. И на каждую свою душепагубную теорию у них местечко из Святого Писания приготовлено: целыми страницами наизусть шпарят. Эх, это бы их рвение да на учёбу направить, а не на учительство!.. Мне даже завидно стало. Я-то всю свою жизнь перед Богом, как осиновый листок дрожала, Страшного судилища боялась: не так живу, думала. А эти ребятишки страха не имут. Что им ответить?.. Как слепые глаза настежь раскрыть?.. Думала, думала и придумала: "А вы когда-нибудь беса видели?" – спрашиваю. Они обиделись даже: "Мы с вами, бабушка, всерьёз, а вы с нами, шуточками. Все эти сказки про чертей и бесов хороши, чтобы несмышлёных младенцев пугать." "А вы назад оглянитесь, увидите. Вона, за вашими спинами сидит и подзуживает вас, и подзуживает…" Студенты обернулись, а там на комоде кот мой Мурзик как зашипит на них!.. А следом на кроватку мою в ноги сиганул и клубочком свернулся. Посмеялись студентики малость, однако бодрости у них, смотрю, поубавилось… "Вы зачем ко мне пришли? – спрашиваю. – Чтобы я вашим глупостям поверила?.. Ну, нет! – говорю. – Тут я вам не помощница, потому как верую и от веры своей отрекаться не собираюсь. А про беса я вам не шутки ради сказала. Мне не верите, перечитайте Игнатия Брянчанинова. Тоже учёный человек был, не глупее вас". И примолкли мои студентики. Думали с тёмной необразованной бабулькой дело имеют, а она, глядите, Брянчанинова вспомнила. Вот и нечего им ответить-то. Имя это для каждого православного человека дорогое, они, может быть, и слыхали, только читать-то так и не довелось. Да и зачем?.. О вере вроде бы легко говорить – как проверить, где правда? Ты одно видишь, я – другое. Только студентики эти глазами близорукими смотрят, а надо бы сердцем… Душою… Истина, на бумаге изреченная, – ложь, потому как только в вере может она человеку открыться… Да и то не всякому… Вот этого они-то и боятся больше всего на свете: неучами да профанами прослыть. Потому как истинное знание – Бог!

Феврония замолчала и прикрыла глаза. С минуту она лежала неподвижно: казалось, заснула. Гостям стало неловко, они переглянулись – что делать? Неужели на этом их встреча со старицей закончилась?.. Кое-кто даже уходить собрался… Но тут она тихо проговорила, не открывая глаз:

– Выйдите все… На крылечке подождите… А мне… с тобой поговорить надо, – и прямо, не мигая посмотрела на Зинаиду, отчего та вздрогнула и напряглась вся. Остальные послушно встали и чуть не на цыпочках вышли из горницы.

– Тебя как зовут, бедная моя?..

– Зинаида, – дрожащим голосом ответила та. Неведомо отчего, но в глазах её стояли слёзы.

– Что ж ты так долго не ехала?.. – спросила ласково, нежно.

– Я же про вас только совсем недавно услышала!.. – Зинаида пыталась сдержать рвущиеся наружу рыдания. – Мне Наталья случайно всё о вас рассказала… Это, чтобы вы знали, портниха моя… – и вдруг не выдержала и разревелась. В голос, не пытаясь сдержать себя.

– Вот и ладно… Вот и ладно… – Феврония коротко перекрестила свою гостью. – Ты не бойся, поплачь… Поплачь… Облегчи душеньку-то свою. Знаю, каково на себе этакий груз таскать… Небось, не с кем поплакаться?..