По нехоженной земле
Шрифт:
прижималась ко льду. Мы влезли в совики. Собаки выдыхались с каждым часом. На
моих санях, рядом с Гиеной, уже сидел Штурман. Луна попрежнему лила свой свет. В
его серебристом потоке мы, наконец, увидели впереди барьер Среднего острова. Бой
был выигран. Отсюда мы могли выйти к нашему домику в любой метели. Это
позволило нам, несмотря на усиливающуюся метель, сделать часовую остановку и
скормить собакам остатки галет. После [138] остановки
упряжки, чтобы не потерять друг друга в поднявшейся снежной пыли, и, сделав
последнее усилие, в 3 часа 30 минут (7 декабря) подошли к базе.
Этот рейс буквально был вырван у полярной ночи. Всего мы находились в пути 56
часов, спали за это время только 7 часов, а за последние 23 часа прошли 98 километров.
Пока мы распрягали и кормили собак, а потом сами, засыпая за столом, ели яичницу,
метель уже разыгралась по-настоящему. За стенками домика, будто злясь, что упустил
свои жертвы, выл и метался ветер. Нам он был теперь уже не страшен, собакам тоже.
На исходе полярной ночи
Небо было ясным, воздух недвижим. И все же, несмотря на полный штиль, 38-
градусный мороз пробирал до костей. Он обжигал лицо, хватал за руки, едва их вынешь
из рукавиц. Суставы пальцев сначала как бы попадали в раскаленное железо, а через
несколько минут начинали белеть. И после пальцы, даже спрятанные в рукавицы,
некоторое время оставались негибкими и плохо держали предметы. Опушки меховых
капюшонов быстро покрывались изморозью, она оседала на ресницах и бровях.
Поэтому они казались седыми, а мы начинали походить на насупившихся стариков.
Таким было утро 28 января, в которое мы вышли в свой очередной рейс на
Северную Землю. Такой была погода, все время сопровождавшая нас в этой поездке.
Мерзли мы изрядно, но все же это казалось только маленьким неудобством по
сравнению с яркими впечатлениями нескольких дней путешествия.
Перерезав пролив и перевалив через Средний остров, мы вышли на ровный
многолетний лед, ведущий к мысу Серпа и Молота. Дорога благодаря пронесшимся
метелям и сильным морозам была прекрасной. Перемолотый и утрамбованный ветром
снег смерзся в такую плотную массу, что на его поверхности было очень трудно
заметить след тяжело груженных саней. Собаки, тоже поседевшие от инея, бежали
быстро. Не надо было ни помогать им, ни понукать. Сани скользили легко, и у нас не
было нужды соскакивать даже при подъемах на встречавшиеся иногда снежные бугры.
Нам оставалось только сидеть на санях, следить за курсом, посасывать трубки да еще
отогревать
Когда мороз забирался под меха, мы, чтобы согреться, бежали рядом с собаками.
Но они, почувствовав облегчение [139] груза, пускались вскачь, и мы, не выдержав
состязания, вновь прыгали на сани.
Впереди темнел северный сектор неба. На нем горели звезды и плыла полная
луна... Обернувшись назад, мы видели яркую зарю. На северной стороне лившийся
лунный свет освещал льды. Они поблескивали и казались значительно светлее
небосвода, расстилавшегося над ними. На юге льды были окрашены в
густофиолетовый, почти черный цвет, хотя небо там горело яркокрасной зарей. В
прошлый рейс мы ездили при полной темноте, когда нельзя было разглядеть под ногами
белый снег, а теперь перед нами лежал черный снег под относительно светлым небом.
Картина была необычной даже для нас.
Мы нередко оглядывались назад. На фиолетово-черном снежном фоне мы могли
видеть необычный след своего маленького каравана. Тянулся он на несколько
километров в виде сплошной, резко очерченной полосы белесовато-серого тумана,
четко выделявшегося на темном фоне. Температура воздуха в это время приближалась к
— 40°. Капельки влаги, выделяемой при дыхании разгоряченными собаками, тут же
замерзали и превращались в густое облачко, висевшее над упряжками. При нашей
остановке оно не двигалось, но как только мы направлялись вперед, начинало
вытягиваться и образовывать след в виде узкой туманной полосы. В воздухе — ни
малейшего колебания. Туманная линия не рассеивалась, не поднималась и не оседала.
На высоте 2—3 метров за нами тянулся длиннейший непрерывный шлейф. Он
напоминал облако оседающей пыли над большаком, поднятой стадом в знойную
засушливую пору. Только когда позади нас потухла заря и исчезла фиолетово-черная
расцветка снежных полей, когда они вновь заблестели под лунным светом, мы
перестали видеть свой шлейф сколько-нибудь далеко.
Вечером в 43 километрах от базы остановились на отдых. Каждой собаке
вырезали в твердом снегу лунку, и наши помощники, поужинав пеммиканом,
устроились на ночь.
В палатке в этот вечер было холоднее обычного. Намерзнувшись за рабочий день,
мы долго не могли согреться. Стыли ноги; сдвинешь с головы надоевший капюшон,
сейчас же начинают зябнуть уши. Примус яростно шипел, но теплее от него не
становилось.