Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

Ну почему я должен был подчиниться генералу? Потому что он — генерал?.. В служебном порядке — пожалуйста… Обязан… Но здесь-то другое! Генерал позволил себе маленькую прихоть… каприз — увидел собачку!.. Ну почему ты не возразил, а согласился? Это не служебное рвение, а обыкновенное угодничество. Жаль, что у генерала с собой дудки не было, а то ты, может, и сплясал бы… Вспомни ты хотя бы на минуту о человеческом достоинстве… возрази… генерал — человек неглупый, опомнился бы! Ну, не сказал бы спасибо, конечно, но Джим сейчас бы был здесь… Может быть, Гунько

прав, сняв тебя с батальона. Может быть, тебе, Волошин, и нельзя доверять жизни людей? Он же присутствовал тогда и видел, чего ты стоишь… А может, и в других случаях я не так поступал?..»

…В землянке Самохина ужинали. Тесно обсев разостланную на полу палатку, бойцы сосредоточенно работали ложками.

Когда Волошин приподнял брезентовый полог над входом, Веретенникова, укладывавшая вещмешок, метнула в комбата отчужденный обиженный взгляд и локтем толкнула лейтенанта Самохина.

— Вадька!

Самохин заветно встрепенулся, увидев комбата, сделал запоздалую попытку встать для доклада.

— Товарищ капитан…

— Ужинайте, — останавливая, поднял руку комбат.

Кто-то подвинулся, давая ему возможность присесть, ктото перелез в другой угол.

Вверху под перекладиной, потрескивая и коптя дымил озокеритный конец телефонного провода.

Веретенникова еще раз обиженно взглянула на Волошина и занялась лямками вещевого мешка.

— Может, поужинаете с нами, товарищ комбат? — неуверенно предложил Самохин.

Комбат не ответил, бросив взгляд в сторону Веретенниковой. В блиндаже все приумолкли, почувствовав его настроение, — наверное, тут уже были в курсе того, что произошло на батальонном КП. Волошин знал: они ждали разноса за случай с их санинструктором, окончившийся для него вторым генеральским выговором, но он не хотел начинать с этого. Он выжидал. Но и они все выжидали, кое-кто изредка поглядывал на санинструктора, желая предугадать, как поступит она в том или ином случае.

В землянке было темновато. Вверху под перекладиной, потрескивая и коптя, дымил озокеритный конец телефонного провода, воняло жженым мазутом, шуршала над входом пожухлая от холода парусина.

Ощущая на себе вопрошающее внимание присутствующих, Волошин достал из кармана дюралевый, с замысловатой чеканкой на крышке портсигар, начал вертеть цигарку. Он выжидал.

Старшина роты Грак и командир взвода сержант Нагорный, сидевшие напротив комбата, сунули ложки за голенища, Самохин застегнул крючки шинели, Веретенникова начала надевать телогрейку. Судя по всему, конец ужина был испорчен, хотя супа в котелках ни у кого не осталось.

— Товарищ Самохин, сколько у вас на сегодня в строю?

— Двадцать четыре человека. С санинструктором.

— Санинструктора не считайте.

Самохин умолк, наверное, ожидая, что скажет комбат. Волошин затянулся, махорка в цигарке странно потрескивала, временами вспыхивая, будто к ней подмешали порох.

— Выделите двух человек. Двух толковых бойцов.

Самохин с заметным облегчением опустился ниже и выдохнул. Подвижный взгляд его темных глаз на молодом лице,

соскользнув с комбата, остановился на сержанте Нагорном.

— Нагорный, дай двух человек.

— Отставить! — ровно сказал Волошин. — Наверно, у товарища Нагорного имеется воинское звание?

— Сержант Нагорный, выделите двух бойцов! — четко повторил Caмохин.

— Есть!

Нагорный взял с пола автомат и с шумом протиснулся в траншею.

— И еще пошлите за командирами рот. Восьмой и девятой.

ДШК тоже.

Самохин только взглянул на Грака, и тот, хотя и без спешки, вылез вслед за Нагорным.

В блиндаже остались только Волошин, ротный Самохин и Веретенникова.

Волошин свободнее вытянул ноги и пригасил самокрутку.

— Так до каких пор будем воду мутить, товарищ Самохин?

— Какую воду?

— Когда будет выполнен мой приказ?

Прежде чем ответить, лейтенант помолчал, бросая вокруг быстрые нервные взгляды.

— Завтра утром пойдет, — неуверенно пробормотал он.

— Никуда я не пойду! — тут же объявила Веретенникова.

— Вера! — с нажимом сказал Самохин.

— Ну что? Что Вера? Куда вы меня прогоняете? Как наступление, так нужна была, тогда не отправляли, а как стало тихо, оборона, так выметайсь! Я год пробыла в этом полку и никуда из него не пойду!

Волошина и злило это, и приводило в растерянность. «Черт знает что! — ругал он себя, поглядывая то на раскрасневшуюся и расстроенную Веретенникову, то на страдальчески нахмуренное лицо ротного. — Наблюдать такую сцену на фронте, в полукилометре от немецкой траншеи». И он не выдержал.

— Что же, — спросил он нарочито грубо, — вы и рожать тут будете?

— Ну и буду! А вам-то какое дело?

— Вера, ты что?! — чуть не хватался за голову Самохин.

— Нет уж, товарищ санинструктор! В моем батальоне роддома нет. Рано или поздно отправитесь в тыл. Так что лучше это сделать вовремя.

— Никуда я от Вадьки не отправлюсь, — девушка всхлипнула и закрыла лицо руками.

— Вера! Ну что ты! Успокойся. Все будет хорошо, пойми. Самохин успокаивал Веру, уткнувшуюся лицом в телогрей ку, а Волошин, почти с презрением глядя на своего ротного, чертыхался про себя: «Чертов бабник! Видный, неглупый парень, хороший командир роты, и на тебе, спутался с этой вздорной девчонкой… Надумали еще фронтовую женитьбу!..

Нашли время!»

Вера помалу начала успокаиваться, и Волошин сказал, чтобы разом покончить с этим уже надоевшим ему конфликтом:

— Завтра утром штурмуем высоту. Атака, наверно, в семь. К шести тридцати чтобы вас в батальоне не было.

Вера, вдруг перестав всхлипывать, насторожилась:

— Что? Чтобы я смылась за полчаса до атаки? Нет уж, дудки. Пусть мне генерал приказывает! Пусть сам маршал! Хоть сам господь бог. Ни за что!

— Ладно, Вера. Не горячись. Ну что ты как маленькая! — уговаривал ее ротный.

— Ну да, не горячись! Долго ты без меня уцелеешь? Дурачок, ты же в первую минуту голову сложишь! За тобой же, как за маленьким, смотреть надо!