Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

— Возвратятся разведчики — сразу ко мне на КП, — сказал Волошин вышедшему проводить его Самохину.

— Ясно, — подтянувшись по-уставному, ответил лейтенант. Не успел Волошин сделать и двух шагов вдоль траншеи, как столкнулся со своим ординарцем.

— Товарищ комбат, прибыло пополнение, — запыхавшись, доложил Гутман.

— Много?

— Девяносто два человека…

— Ого!..

В голосе комбата, в этом коротком восклицаний не послышалось удовлетворения, и он прошагал молча до конца траншейки Самохина.

И когда ротный остановился, Волошин, оглянувшись, сказал на прощание:

— Ну, вот и пополнение. Пошлите старшину за людьми… И передайте Муратову и Кизевичу.

— Есть, — ответил Самохин.

Он смотрел вслед комбату. В полумраке траншеи как-то очень уж по-сиротски смиренно ссутулилась его фигура, теперь немногословного, заметно приунывшего…

— Вот я иду и думаю, товарищ комбат, знаете про что?

— Ну? — отозвался Волошин, шагая по невидимой тропе за ординарцем.

— Как до войны, мы, мальчишки, ходили в ночное… костры палили… тихо было, хорошо… и всегда про что-нибудь страшное рассказывали… про разбойников, про волков, про цыган… А вот сейчас война, а вспоминается только про все хорошее, красивое…

— Диалектика души, мил человек.

— Точно! Ведь вот как сейчас? Всего какие-то полкилометра отошли от передовой роты, а что-то изменилось. Ну какой тут, скажем, тыл, а на душе просветление…

— Это потому, что ты в дивизии побывал, — отшутился комбат. — А кстати, как там?

— Там все кумекают. Насчет высоты этой.

— Да? Ну и что?

— А! Послушал, так смешно стало. Батальоны, батареи, взаимодействие! А никому невдомек, что батальон этот — одна рота.

— Да? Что же ты не доложил им?

— А что я? Мое дело маленькое. Привязал Джима ремнем к столу и пошел.

— Ну и как он?

— Сидит. За пять шагов никого не подпускает. Пусть! Еще наплачутся с ним.

— С ним что плакать? Как бы мы без него не заплакали… На КП было полно людей. Стаяли группами. Молча, подняв воротники и отвернувшись от холодного ветра.

Стояли и сидели также у входа в землянку, где-то слышались приглушенные реплики на непонятном языке.

Ординарец легко соскочил с бруствера, за ним соскочил комбат. Они протиснулись между безразличных к ним, незнакомых бойцов и полезли в землянку…

Тут тоже было тесно. Несколько фигур в шинелях загораживали скупой свет фонаря, у которого склонился Маркин, переписывавший что-то. Заслышав шаги комбата, начштаба поднял голову и выразительно, со смыслом вздохнул.

— Патроны у пополнения есть?

— Патроны-то есть, да что толку.

— А что такое?

— Что? — лейтенант многозначительно кивнул в сторону бойцов. — По-русски ни бельмеса, вот что.

Человек пять в мешковатых шинелях и касках, надвинутых на зимние шапки, молча стояли перед начштаба с терпеливой покорностью на широких остуженных лицах.

— Замучился совсем, — сказал

Маркин и громко спросил одного из бойцов: — Место рождения? Область? Семейное положение?

Маркин задавал вопрос, а низенький, с припухшим лицом красноармеец переводил, и очередной боец что-то отвечал коротко и непонятно…

«Ни бельмеса по-русски, говоришь… А разве они виноваты? — глядя на бойцов пополнения, с тревогой рассуждал Волошин. — Но что мы могли сделать за какие-то двадцать лет? Хорошо еще, что безграмотность позади, и то не у всех, наверное… И с жаркого юга в эту промозглую грязь… без отдыха…»

— Много еще писать? — видимо, приняв какое-то решение, твердо спросил Волошин.

— Заканчиваю, — ответил Маркин. Комбат резко обернулся к ординарцу:

— Товарищ Гутман! Стройте пополнение!

— Есть! Пополнение — строиться! — старшинским голосом скомандовал Гутман.

Следом за Гутманом торопливо, толкаясь, вышли новенькие. Волошин поправил портупею, одернул шинель и вышел из землянки…

Приглушенный топот наверху еще не утих, когда комбат, решительно опершись на бруствер, выскочил из траншеи.

Гутман поспешно скомандовал «Смирно!»

В этот момент сзади над высотой взмыла ракета, ее трепетный отсвет прошелся по лицам бойцов, которые с пугливой опаской съежились, однако не оставили строй. Все посмотрели на высоту, потом на комбата, который спокойно прошел до середины строя и остановился.

Ракета догорела, мерцающий над высотой полумрак сменился вокруг плотной ночной темнотой.

— Кто понимает по-русски?

— Я понимай.

— Я тоже.

— Один человек — ко мне!

Кто-то вышел из строя и встал в трех шагах от комбата.

— Становитесь рядом, будете переводить. Больные есть?

Боец негромко сказал несколько слов на своем языке.

— Есть, — ответил по-русски комбату.

— Больным — пять шагов вперед, шагом марш!

Переводчик повернулся лицом к строю и не очень уверенно перевел. Волошин заметил, что слов у него почему-то получилось больше, чем было в его команде.

В это время сзади снова засветила ракета. Волошин, не шевельнувшись, вслушался: «Если начнется стрельба, — лихорадочно подумал он, — значит, разведчики напоролись на немцев и ничего у них сегодня не выйдет…»

Но было тихо, и Волошин, сдерживаясь, чтоб не заметили, освобожденно вздохнул.

Когда снова над ветреным ночным пространством сомкнулась тьма, он заметил, что строй перед ним шевельнулся и несколько человек вышло вперед. Выходили по одному, не сразу, с заметной нерешительностью останавливаясь перед строем, настороженно поглядывая на командира батальона.

— Кто не обучен — три шага вперед, марш!

Боец снова перевел, помедлив, еще вышло шесть человек.

Остановились, однако, почти в ряд с теми, что вышли на пять шагов.