Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— О, блаженство! — не удержался он от восклицания, протягивая к теплу настывшие руки. — Как в Сочи! Что улыбаетесь, Чернорученко? Вы были в Сочи?
— Не был, товарищ комбат.
— То-то!
Немолодой, медлительный в движениях телефонист Чернорученко, несмотря на то что не был в Сочи, почему-то продолжал улыбаться.
В землянке было четверо: ординарец Гутман, отдыхавший перед сменой на НП разведчик — тоже чему-то улыбались, и только один начштаба лейтенант Маркин в наброшенном на плечи полушубке деловито-сосредоточенно
— Что случилось? — заинтригованно спросил Волошин.
— Сюрприз для вас, товарищ комбат, — отозвался ординарец.
— Что еще за сюрприз?
— Пусть Чернорученко скажет. Он лучше знает.
Чернорученко, смущенно улыбаясь, почему-то посмотрел на Маркина.
— Ну, говори, говори, — коротко сказал тот.
— Орден вам, товарищ комбат. Из штаба полка звонили.
Волошин как-то неопределенно хмыкнул и, не сказав ни слова, перешагнул через длинные ноги лежавшего разведчика, сбросил с себя плащ-палатку и сел подле ящика, на котором тускло светил стоящий карбидный фонарь.
Джим, с почтительной важностью воспитанного пса, опустился на задние лапы рядом.
— Так что поздравляем, товарищ капитан! — сказал ординарец. — Вот тут я и обмывочку расстарался.
Он выхватил откуда-то алюминиевую фляжку и встряхнул ее. Во фляжке булькнуло.
— Пока спрячь, Лева, — смущенно поморщился Волошин. — Обмывочка не проблема.
— Ого! Не проблема! Да я ее у старшины едва выцыганил. Во второй батальон бегал. Самая проблема! Вот лейтенант весь вечер на нее поглядывает.
— Глупости вы городите, Гутман, — серьезно заметил Маркин.
— Вот лейтенанту и отдай, — улыбнулся Волошин. — А мне лучше портянки сухие поищи.
— Ай-яй! Портянки — такое дело!
Гутман вытащил из-под соломы туго набитый вещевой мешок и ловко развязал его.
— Вот, сухонькие.
— Спасибо.
— И снимите шинель, пуговицу в петлицу вошью. А то уже третий день обещаете.
— Только чтоб одинаково было: на правой и на левой.
— Будет в аккурат. Не сомневайтесь.
Волошин неторопливо снял шинель и, передав ее ординарцу, с наслаждением вытянул на соломе отекшие за день ноги.
— И кто придумал эти пуговицы в петлицах, — широким портняжным жестом раскидывая на коленях комбатовскую шинель, сказал Гутман. — Ни складу ни ладу.
— Тебя не спросили, — буркнул Маркин. — Придумали, значит, так надо было.
— А по мне, так лучше кубари. Как прежде.
Рассеянно слушая разговор, Волошин достал из брючного кармана часы и, положив их на край ящика, чтобы видеть светящийся циферблат, начал свертывать самокрутку.
— Из полка звонили?
Маркин оторвался от бумаг, кивнул:
— Звонили.
— Про высоту шестьдесят пять не спрашивали?
— Нет, не спрашивали… А что, все копают?
— Копают, — тихо ответил Волошин и умолк.
Маркин снова начал
«Скоро надо будет звонить на полковой КП, — глядя на циферблат часов, думал Волошин. — Надо же, как до отвращения неприятны эти минуты. Эта его начальническая манера разговора, крики…»
Волошин прикурил, затянулся, наблюдая, как однобоко тлеет бумага на конце его самокрутки, «Да-а-а, высоту надо было брать с ходу. Вчера был шанс захватить ее, развивая атаку, а мы остановились… Черт! — выругался Волошин, недовольный вчерашним решением комполка. — Предложи вчера это не Волошин, а кто-нибудь другой, или будь на месте комполка не Гунько, бой завершился бы атакой на высоту…»
Волошин заворочался, шурша соломой, приподнялся, откинувшись спиной к стенке землянки.
— Слушайте, лейтенант Маркин, — скрывая нахлынувшее вдруг раздражение, сказал Волошин. — Бросьте вы школьные тетрадочки линовать. Возьмитесь за карту, что ли, покумекайте над обстановкой…
— Есть покумекать, — быстро отозвался Маркин. — Хотя это дело штаба полка, а не батальона… батальона! — грустно ухмыльнулся он. — Семьдесят шесть человек на довольствии… Менее половины.
Волошин погрустнел, опустил голову.
— А разлиновывал я в тетради графы формы «2-УР», — с запоздалой обидой сказал Маркин. — Для записи предстоящего пополнения…
— Какого пополнения? — удивился Волошин.
— Извините, я не доложил: из полка звонили, сказали — будет пополнение.
— Много?
— Неизвестно. В двадцать два ноль-ноль приказано выслать представителя от батальона.
— Пополне-е-ение, — протянул раздумчиво Волошин. — Как бы завтра не того… Не пришлось бы брать ее, — кивнул он в сторону выхода.
— Ну да! — усомнился Маркин. — Денька два, наверно, подумают.
— Через день-два будет хуже. Он еще больше укрепится.
Сказав, Волошин потянулся к часам, взял их, посмотрел:
— Скоро надо будет звонить… докладывать обстановку.
— А может, не докладывать? — тихо заметил Маркин, бросив беглый взгляд на выход. — Молчат, и мы промолчим.
— Нет уж, спасибо. Будем докладывать как есть.
— Ну что ж, можно и так, — тут же согласился Маркин и снова склонился над тетрадью, которую он разлиновывал с помощью карандаша и шомпола.
— Значит, можно так и можно этак? — как бы самому себе задал вопрос Волошин, но ответил уже Маркину. — Нет, Маркин. Среди всех возможностей, которые предоставляет ситуация, на войне чаще всего выпадает самая худшая, плата за которую почти всегда — солдатские жизни. Трудно бывает с ней согласиться, но поиски путей в обход обычно приводят не только к конфликту с совестью, но и кое к чему похуже.
— Да я ничего, — смущенно повел плечами Маркин. — Я просто предложил.
— Из каждого положения есть три выхода, — поднял от шитья голову Гутман. — Еще Хаймович сказал…