Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

— Чего смотришь? — тяжело выдавил первые слова Волошин. В ответ он услышал тихое поскуливание.

— Пить хочешь? — спросил он.

В ответ собака, не меняя сидячей позы, напряглась передними лапами и, поскуливая, подтащила непослушное тело к ручью поближе.

— Э-э, да тебя тоже зацепило!

Волошин изловчился, подхватил в пригоршню воды и, проливая, поднес овчарке. Та с усилием вытянула шею и, коснувшись шершавым языком протянутых ладоней, мгновенно осушила их.

Так Волошин повторил три или

четыре раза, пока, утомленный этой работой, не уронил отяжелевшую голову на вытянутые руки.

Потом человек и зверь долго смотрели друг на друга… Отдохнув, Волошин захотел посмотреть на раненую лапу овчарки и потянулся к ней рукой.

Собака предупреждающе зарычала.

— Ну-ну, не рычи без толку, — спокойно сказал Волошин и потрогал лапу повыше окровавленного места. — У тебя, псина, кость перебита.

На этот раз пес только поскулил.

— Сейчас мы что-нибудь придумаем тебе, — сказал Волошин, доставая индивидуальный пакет. — Только сперва перевяжу себя, а то хреновым помощником тебе буду…

Кое-как перевязав свою рану на голове, он остатком бинта стал перевязывать перелом ноги овчарки. Отломив от росшей рядом лещины два тонких, но прочных прута, наложил их вместо шин на лапу и туго затянул. Покончив с этим, он с усилием поднялся, постоял, опираясь на оказавшуюся под рукой палку, и когда, наконец, перестала покачиваться земля под ногами, сделал первый шаг.

— Ну, поправляйся, — сказал он овчарке и медленно пошел вдоль ручья. Кустарник дальше крупнел, переходя в мелколесье, молодой березняк, и Волошин теперь получал возможность, опираясь на шелковистые стволы берез, останавливаться, давать себе передышку.

Собака смотрела уходящему человеку вслед, и в ее повизгивании слышалось нетерпение. В конце концов она вдруг приподнялась на все четыре лапы, осторожно переступила ими раз, другой и, наконец, осторожно ступая, пошла за человеком…

* * *

— …Раза два потом я терял сознание, — продолжал рассказ Волошин, — и он был возле меня… А рану-то он мне зализал! — засмеялся комбат. Он поставил пустую кружку на «стол» и вздохнул, потянувшись.

— Как хорошо с тобой, старый дружище! Тепло, уютно подомашнему… Если бы не заботы, сидел бы до утра.

— Еще налить? — спросил Иванов.

— Нет, спасибо. Знаешь, я предпочитаю все-таки чаек… Слушай, а у тебя траншея на высоте пристреляна?

— Репер есть. За это можешь не беспокоиться. Правда, подробности с огневыми точками у нас с тобой требуют уточнения.

— Знаешь, не бахай чересчур вначале, — пропустил замечание Иванова Волошин. — Вначале я уж как-нибудь сам. Мне потом надо. Там, на высотке. Как зацепимся.

— С дорогой бы душой. Но ведь начальство потребует. Ему же, сам знаешь, главное — вначале чтоб грохоту побольше. Чтобы залп был.

— Залп, да. А мне не залп

надо. Мне хотя бы по паре снарядов на пулемет ихний. Они же, знаешь, имеют способность с того света возвращаться. Кажется, ты его уже загрохал, два попадания было, а он через пять минут опять лупит.

— Взаимозаменяемость номеров, чего ты хочешь! У ниx поставлено будь здоров.

— Грешно хвалить противника, но приходится.

— А почему грешно? Насчет войны они ведь мастера, ничего не скажешь.

— Это конечно. Нy, дружище, хорошо у тебя, да надо топать…

Волошин поднялся, застегнул на крючок воротник шинели. Томик стихов Есенина с заломанной страничкой лежал на примятом лапнике, и он сгреб его большой рукой.

— Ты все равно спать будешь, а мне не до сна. Хоть, может, душу отведу, — сказал он.

Иванов поморщился.

— Только с возвратом. А то у меня очередь.

Они оба вышли из землянки на стужу ветреной ночи, молча посмотрели вниз, в сторону невидимой отсюда высоты. Поодаль темнела настороженная фигура часового. Вокруг сонно лежало ночное пространство, полное неясных отдаленных звуков, шума ветра в кустарнике.

— Ну что ж, спасибо за кофе и беседу, — сказал Волошин, с тихой грустью пожимая руку друга. — Завтра другая беседа будет.

— Завтра другая, — согласился Иванов. — Ну как-нибудь. Желаю успеха. А впрочем, зачем желать — вместе ведь будем.

Но не успел Волошин сделать и одного шага, как из блиндажа высунулась встревоженная физиономия Матвейчука:

— Товарищ капитан, вас вызывают!

Иванов поспешил в землянку.

— Не, вас, товарищ капитан…

— Меня?! — удивился Волошин. — Кто?

— Ваш «Десятый»!

Волошин, а следом за ним и Иванов снова торопливо втиснулись в землянку.

— «Двадцатый» слушает! — схватив трубку доложил Волошин.

— Почему вы разгуливаете? — кричала трубка. — Вы что, на Невском проспекте? Почему вас должны разыскивать? А?

— Увязываю с приданным взаимодействие.

— Опять у вас фокусы, сюрпризы! Когда это кончится, Волошин?

— Что вы имеете в виду?

— Почему вернули «карандаши»?

— Я вернул больных.

— Что? Больных? — Гунько коротко хохотнул недобрым издевательским смехом. — Кто тебе сказал, что они больные?

Не они ли сами?

— Ну, конечно. У меня же врача нету.

— Слушай, ты… Вы там нормальный или нет? Если вы будете такой легковерный, так у вас завтра в хозяйстве никого не останется.

— Останется, товарищ десятый. А те, кто на санчасть оглядывается, мне не нужны.

— Как это не нужны? Вы понимаете, что вы говорите?

С кем вы тогда будете выполнять боевую задачу? Вы просили пополнение. Я вам дал максимум. За счет других, можно сказать. А вы отказываетесь. Я просто не знаю, как это понимать?