Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

— Десять поддам! Но не больше…

— А ты поточнее, — бросил Волошин уже с бруствера.

— Уровень меньше ноль-ноль один, — командовал Иванов… А комбат уже сбегал по мерзлой траве на измызганные плахи впаянного в кустарник льда…

…Волошин размашисто бежал по льду, истоптанному грязными подошвами только что пробежавших здесь рот, за ним вплотную держались трое связных. Чернорученко с Гутманом вскоре отстали, запутав в кустарнике провод, и комбат приказал одному из связных, тощему парню в короткой шинели, быстро помочь им. Боец с напряженным

непониманием взглянул на него, но потом закинул назад сбившуюся на живот противогазную сумку и остановился ждать.

Комбат, пригнув голову, продрался сквозь лозовые заросли в прогал и оглянулся: за ним из-за куста, широко расставляя ноги и осклизаясь, бежал ветврач. Его расстегнутая кобура опустело болталась на животе, узенький ремешок тянулся к руке с зажатым в ней вороненым наганом, которой майор неуклюже взмахивал, стараясь сохранить равновесие при беге.

— А вы куда? — крикнул Волошин, не сдержавшись в своем возбуждении.

Ветврач только раскрыл рот, чтобы ответить, как вдруг оба они вздрогнули, на мгновение потеряв дар речи.

В облачной выси над болотом оглушительно грохнуло раз и второй, перекрыв все остальные звуки боя, и в воздухе родились два черных дымных облачка, словно брошенные в небо клочки шерсти.

— Бризантный! — вырвалось у Волошина тревожно. — Пристрелочный.

И оглянулся на ветврача. Ветврач лежал под нависшими ветвями ольхи, уронив на лед голову в подвязанной под подбородком ушанке.

— Вы что? Раненый? — подбежал к нему Волошин.

Ветврач встрепенулся и с вопросительным ожиданием в глазах внимательно посмотрел на комбата.

— Н-нет, я не ранен, — выдавил он заикаясь.

— Встать и бегом! Бегом! — скомандовал Волошин. — В лозняк! Не могу же я быть нянькой при вас!.. Мне надо к ротам! К ротам!

— Да, да, конечно к ротам, — бормотал, приходя в себя майор. — Вы идите, идите!.. Однако почему наши не стреляют?.. Одни немцы почему?

Но Волошин больше не оглядывался, он бежал к близкому уже краю болота, где должна быть восьмая рота Муратова, а над головой его то и дело разрывались теперь уже счетверенные бризанты, и сотни осколков горячим вихрем проходили по ветвям кустарника, срезая ветки и насквозь прожигая толстый, достигающий самого дна лед.

«Надо во что бы то ни стало поднять батальон, — горячей волной обжигала его единственная мысль, — поднять на последний бросок… в нем единственный выход достичь траншей, где ждет Нагорный… Под высотой… здесь на болоте они не выдержат… бризант всех скосит!»

…Еще рывок, и вот он уже видит бойцов восьмой роты. Новый залп, грохнувший, казалось, в нескольких метрах над головой, сшиб его с ног, и он нелепо упал на жесткую, заиндевелую траву лужайки.

Но тотчас вскочил, окинул взглядом подножие высоты, где неровно залегли бойцы восьмой роты. Кто-то из них уже лихорадочно работал лопаткой, кто-то истошно матерился справа, и он повернул на этот мат, ожидая увидеть там командира роты, и увидел кучку бойцов на коленях, возившихся возле кого-то, лежавшего на траве. Еще не добежав до

них, он увидел хромовые сапоги Муратова, волочащиеся по траве, в то время как двое бойцов, подхватив командира роты под мышки и пригибаясь, тащили его к кустарнику.

— Стой! — крикнул он, не услыхав своего голоса, накрытого очередной серией взрывов.

Один из бойцов упал на колени, выронив руку ротного, и уткнулся плечом в траву. Другой лег рядом, растерянным взглядом шаря по окрестности и не узнавая комбата.

— Что с лейтенантом? — спросил Волошин, приседая рядом, но, только взглянув на мертвенно-бескровное лицо ротного, сразу понял: все.

— Оставить убитого! — приказал он.

— Товарищ комбат! — взмолился боец, пожилой человек со слезящимися глазами. — Товарищ комбат, как же так? Его же ранило, мы потащили, а тут… Как же так, товарищ комбат?..

— В цепь! — жестко приказал он. — Приготовиться к атаке!

Внешне рота почти не отреагировала на эту команду. Выждав минуту, он скомандовал снова:

— По отделению… Короткими перебежками… Вперед!

До него донеслось из цепи несколько невнятных обрывков команд, несколько человек в разных ее местах все же вскочило и, пригнувшись, бросилось вперед, на обмежек. Прямо перед комбатом мелькнула помятая, с рудыми подпалинами на полях шинелька бойца, который проворно взлетел на пригорок, но вдруг выронил к ногам винтовку, повернулся, словно пытаясь оглянуться, и плашмя свалился наземь.

Попадали тотчас и другие, поднявшиеся по команде первыми.

С высоты строчило нe меньше четырех пулеметов, и фонтанчики взрывов на земле, как градины, усеяли землю перед ротой.

Те из лежащих бойцов, чья очередь была подняться, еще плотнее припали к земле, и комбат не подал новой команды.

«…Нет, атаковать под таким огнем… невозможно… Просто положить тут весь батальон… Все!» — вслушивался он в громыхающую разноголосицу боя, стараясь найти в ней хоть какую-нибудь оплошность противника.

Волошин на четвереньках пробежал несколько шагов к обмежку и оглянулся, лихорадочно соображая, что предпринять.

Гутман с Чернорученко, пригнувшись, уже волокли к нему конец провода, за ними на четвереньках ползли трое связных, и за всеми короткими перебежками продвигался ветврач в испачканном, мокром на животе полушубке.

— Связь! Живо!

Пока Чернорученко подсоединял концы провода к аппарату, комбат прокричал:

— Связной седьмой роты!

Никто ему не ответил, и он крикнул громче:

— Связной седьмой!

То ли разрывы и пулеметная: трескотня не давала услышать команду, то ли некому было отозваться, и Гутман, обернувшись на локте, крикнул трем связным, намертво припавшим к земле в десяти шагах сзади:

— Эй вы! Оглохли там?

Один из бойцов заворошился, с напряжением на лице вглядываясь в комбата, и тот выругался:

— Какого черта молчишь? А ну, бегом за командиром роты!

Боец, сильно пригибаясь, едва не наступая на обвисшие полы шинели, побежал вдоль болота налево.