Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

Быкаў Васіль

— Накройте лейтенанта! — крикнул он Гутману. — Палаткой накройте!

Рядом выругался Иванов, который вообще никогда не ругался.

Бой, однако, утихал, немецкая батарея сбавила темп, вроде совсем собираясь прекратить огонь, унимались по одному пулеметы.

Волошин продолжал молчать, смотрел на высоту и кустарник, из которого еще тянулись отставшие и раненые. Последними вышли два бойца, один ослабело опирался на плечо другого. Они брели словно слепые, безразлично оглохшие к выстрелам сзади, о чем-то устало переговариваясь

между собой. Потом раненый оставил плечо товарища и опустился наземь, другой начал тормошить его, понуждая подняться, и, вскинув голову, тонким голосом прокричал на пригорок:

— Товарищ комроты! Санитара!

Волошин повернулся по направлению его взгляда и увидел лейтенанта Самохина, решительно шагавшего вдоль окопчика своей роты.

— А ну, помоги им! — на ходу крикнул он там кому-то и, подойдя к траншее, грузно ввалился в нее, едва не сбив с ног Чернорученко.

— Что ж это получается, товарищ капитан?

Волошин хмуро взглянул в горевшие недобрым огнем глаза ротного. Голова его под косо надвинутой ушанкой была свежезабинтована, а сквозь марлю бинта проступало и расползалось влажное пятно крови. Лейтенант болезненно дотронулся до повязки грязной рукой, и лицо его исказилось в страдальческой гримасе.

— Что, сильно? — спросил комбат.

— Меня ерунда! — махнул рукой лейтенант. — Вот полроты как корова языком слизала. Последнего сержанта ухлопали. Грак ранен в обе ноги. Как же так, товарищ комбат? Это же безобразие! И эта артиллерия, черт бы ее подрал! Ее бы саму в цепь, пусть бы поползала под их дулями.

— Артиллерия ни при чем, — мрачно заметил Волошин. — Артиллерии снаряды нужны.

— Тогда нечего было и начинать это смертоубийство, — горячился Самохин. — Надо было сидеть, пока не подвезут снаряды. А так что? Голыми руками воевать? Он вон полдня бризантными крошит.

Оба капитана подавленно молчали, ветврач с сокрушенным видом опустился на каску на дне траншеи.

Чернорученко тем временем наладил связь и переговаривался с телефонистом штаба.

— Сколько человек осталось? — спросил Волошин, собираясь с духом перед докладом командиру полка.

— В роте? Сорок восемь.

— Чернорученко, вызывайте десятого!

— Есть!

Волошин собирался в кулак для доклада. Стоял и не видел перед собой никого, словно один на эшафоте.

— Товарищ комбат, — поднял растерянное лицо Чернорученко. — Десятого нет.

— Как нет? Вызывайте начальника штаба.

Волошин ждал, и в беспорядочных звуках угасавшего боя он не сразу услышал то, что, наверное, раньше его уловил Гутман. Комбат перехватил направленный на Самохина многозначительный взгляд ординарца, его чуткую настороженность в глазах, и тогда вдруг услыхал сам.

С высоты слабенько, как из-за дальнего пригорка, простучало раз и второй и заглохло. Потом еще простучало. Стреляли из автомата. Но эти звуки…

— Наш ПШ!.. — сказал не очень уверенно Гутман. Комбат резко повернулся

к Самохину.

— Нагорный вернулся?

— Ну да! Нагорный вернется! Он вон куда выскочил… Волошин лихорадочно зашарил по склону высоты биноклем.

«Неужели Нагорный ворвался в траншею? — с радостью и страхом спросил себя он. — Но тогда что ж! Тогда сержант там обречен и погибнет, пока мы будем сидеть на исходной позиции?»

Но склон был пуст, разрытый снарядами его верх чернел пыльными пятнами, бруствер траншеи был разворочен до бурой глины, немцев там не было видно. Очереди тоже как будто заглохли…

«Может, все это показалось? — успокаивал свою совесть Волошин, — Может, стреляли немцы? Нет, я же сам слышал треск нашего ПШ, и Нагорного нет в роте… Неужели он сейчас вот погиб и это была последняя очередь его автомата?.. А остальные? Что с ними?»

Волошин обвел взглядом лица командиров в траншее, но лица эти были мрачно-спокойными…

— Товарищ капитан! — услышал комбат тревожно-предупреждающий голос ординарца.

Волошин оглянулся.

В сбегавшей к болоту гривке кустарника с пригорка вниз пробиралась группа людей, и в первом из них, в накинутой поверх шинели палатке, Волошин сразу узнал командира полка.

— Гутман, — окликнул он ординарца. — Бегом в девятую, взять сведения о потерях!

Гутман убежал, а в траншее стало тесно от набившихся людей. Командир полка прибыл сюда со всей своей свитой: адъютантом, ординарцем, заместителем по политчасти майором Миненко; сюда же прибежал и Маркин и двое проверяющих из штаба полка, все время атаки пребывающих на КП батальона.

Волошин, отстранив к стенке начхима, торопливо протиснулся навстречу командиру полка.

— Товарищ майор, атака не удалась, батальон отошел…

— Кто разрешил? — резко перебил его Гунько.

— Не было связи. Немецкая артиллерия…

— Кто разрешил? — жестче оборвал его командир полка.

В траншее сделалось тихо. Предчувствуя скандал, все напряженно рассматривали комья земли на бруствере.

— Я же вам объясняю, — повысил голос Волошин.

— Кто разрешил отойти? Вы получили приказ на атаку?

— Я получил приказ на атаку, но мне не хватило времени разведать высоту, товарищ майор. А там оказалось более восьми пулеметов. К тому же батальон попал под огонь бризантных и потерял треть состава…

— Я спрашиваю, — тише и оттого еще более зловеще повторил свой вопрос Гунько. — Я спрашиваю, кто разрешил вам отвести батальон на исходный рубеж?

Волошин замолк. Он понял, что его ответ не интересует Гунько.

— Кто разрешил отойти?

Стоящий за командиром полка, одетый в новенький полушубок майор Миненко, заметил язвительно:

— Похоже, он первый день командует батальоном. И не понимает, что прежде чем принять такое решение, следует посоветоваться.

Сохраняемое до этого спокойствие комбата разлетелось вдребезги.