Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— А Круглов здесь? Что с Кругловым?
— Все, нет Круглова, — обернулся на ступеньках Черноученко. — Вот его автомат. А там сумка, — кивнул он в блиндаж.
Волошин судорожно вздохнул, замотав головой, и почемуто снова неприязненно посмотрел на Маркина.
Кто-то в наброшенной шинели и с забинтованной рукой, неуверенно ступая между телами, пробрался к двери и передал Чернорученко два снаряженных магазина. Бойца с разрезанным до плеча рукавом, у которого оказалась граната, Волошин посадил возле двери. Но одной гранаты для них было мало.
— Гранат
— Вот последняя, — сказал Авдюшкин. — Для сэбэ оберегав. Да черт з ей…
Он протянул из угла Ф-1, которую Волошин планкой нацепил себе на ремень возле пряжки. Других гранат у него не осталось.
Теперь он снова был готов к бою и, стоя у сырого, из неошкуренной ели косяка, поглядывал в траншею. Рядом на ступеньках, выставив в разные стороны автоматы, сидели Чернорученко и мрачный боец с толсто забинтованной головой.
— Это… Нате вот еще каски, — заботливо передали из блиндажа две немецких каски. Чернорученко одну насунул поверх шапки, а вторую раненый боец, примерив, зло бросил в траншею.
— Падлой смердит.
Волошин вынул из брючного кармана часы и с удивлением ахнул: было четверть четвертого.
— А я все думал, что еще утро! — усмехнулся он сам над собой. Вдруг оба сидящих на ступеньках схватились за автоматы, и одновременно с обеих сторон траншеи слишком знакомо мелькнуло в воздухе. Одна из гранат, прежде чем разорваться, торчком поскакала перед дверью…
Как только они рванули, взбив облако пыли, оба автоматчика снова высунулись и ударили из своих ППШ, наполнив блиндаж гулким автоматным треском. Волошин прижался спиной к стене, держа наготове пистолет.
Трудно волоча простреленные, без сапог, ноги, из угла блиндажа выполз и лег возле входа Авдюшкин. В его сжатой руке блеснула малая саперная лопатка.
— Ах гады! Нy идите, гады! — треща автоматом, исступленно кричал на ступеньках раненый.
Очередной бросок гранаты Волошин не успел заметить, возможно, ее перебросили через бруствер, только рядом в траншее вдруг оглушительно грохнуло, пахнув в растворенную дверь блиндажа жарким смрадом, и немецкая каска с головы Чернорученко с железным звоном ударилась о притолоку.
На ступеньках, откинувшись навзничь, конвульсивно задергался Чернорученко, выпустив из рук автомат. Волошин подхватил этот забитый песком, горячий еще ППШ и отпрянул к закачавшейся на петлях двери.
— Дверь! Дверь! — закричало в блиндаже несколько голосов. — Держите дверь!
Чьи-то проворные руки мощным рывком грохнули плотно закрывшейся дверью, отрезая от себя все, что было за ней в траншее.
Волошин не знал, что произошло с Чернорученко, убит или ранен, не знал, в каком состоянии раненный в голову боец, автомат которого, однако, тоже замолк. Испугавшись, что в блиндаж вот-вот ворвутся немцы, капитан через доски двери выпустил наружу три короткие очереди и снова замер у двери. На минуту там все затихло.
— Маты моя ридная! — взмолился кто-то из раненых.
— Мовчи! — крикнул на него с пола Авдюшкин. — Без тэбе тошно.
Опять
— Ух, сволочи! Ух, какие же они сволочи!.. — навзрыд плакал в углу раненый в нательной сорочке. — Неужто конец нам?
— Подождите! — не зная еще, чем можно их и себя утешить, сказал Волошин. — Еще не все потеряно. Еще мы подержимся. У нас ведь броня.
— Броня?!
— А как же! — ободряюще сказал капитан. — Вот — земля родная. Лучше нет в мире брони. Попробуй, пробей. — Стукнул он кулаком в стену. — Там на косогоре, бугорка не было. А тут… Там бы такой блиндаж!
— А це правда! — раздался вдруг просветленный голос. — Я там за лопаточку ховався…
Не успел он договорить, как стены блиндажа снова содрогнулись от мощного взрыва, потом еще одного и еще двух кряду.
Дверь они держали подпертой у самой земли ногами. Волошин из всех сил упирался в ее уголок каблуком сапога, и у него едва хватало силы удержать ногу при взрыве.
Вся верхняя часть двери, иссеченная осколками, засветилась десятками щелей и дыр… Но дверь выдержала.
Гранаты все-таки рвались в отдалении, за три метра в траншее, и он удивился, что ни одна из них не разорвалась под дверью.
— Значит, есть Бог, — сказал кто-то из раненых, — коли он не дает разорваться гранатам у самой двери… а то бы…
— Там не Бог, — сказал Волошин, прильнув к одной из щелей, — там два святых лежат и не дают подкатиться гранатам к двери. Они и мертвые защищают нас живых…
— Господа, открой им двери рая… — почти пропел кто-то из тьмы.
У стены встревоженно завозился Маркин.
Не выпуская из рук пистолет, он выдернул из-под изголовья сумку, коротко бросив в наступившей затем тишине:
— У кого спички?
Кто-то дал ему спички, и лейтенант, поискав в сумке, выдернул оттуда несколько бумажек, свернул их в трубку.
В блиндаже загорелся коптящий небольшой костерок, в который Маркин, нервно сминая, начал совать бумаги.
— Карта у вас? — поднял к Волошину мрачное лицо начштаба.
Волошин молча вынул карту из сумки и бросил Маркину.
Блиндаж скоро наполнился дымом. К горящим документам начштаба, именным спискам и картам кое-кто из бойцов начал подбрасывать свои бумаги, которые быстро начал пожирать огонь. Волошин видел, как кто-то вместе с бумагами бросил к огню конверт и письмо, написанные крупными буквами, и когда огонь уже подобрался к уголку листа, человек вдруг закричал неожиданно:
— Не надо! Не надо!.. Отдайте его мне!
Чьи-то услужливые руки выхватили лист из огня, торопливо потушили тлевший уголок и передали в угол кричавшему.
Там послышались всхлипывания…
А немцы все медлили. С трудом вынося эту мучительную паузу, Волошин повернул автомат стволом к двери и протрещал несколькими очередями. Иссеченная пулями и осколками дверь светилась многочисленными дырами, сквозь которые, однако, можно было наблюдать лишь узкий отрезок траншеи напротив.
Заглянув в одну из дыр, капитан увидел нечто такое, что его удивило.