Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
Между тем Портнов ждал. В руке он держал пресс. Глаза его были устремлены в Сотникова.
— Ну?
— Нет!
— Подумай, а то пожалеешь скоро. На коленях проситься будешь.
— Никогда!
— Мертвого поставим. Если живой не станешь.
— Мертвого возможно. Живого нет.
— Ах так? Будилу — ко мне!
В коридоре звучно раздалось, как эхо: «Будилу к господину следователю», и Сотников уронил голову.
Минуту спустя дверь отворилась, и на пороге появился уже знакомый ему Будила. Войдя,
— А ну!
Сотников продолжал сидеть, и Будила сделал решительный жест в его сторону. Огромная рука палача сгребла пленника за ворот шинели, оторвала от стула.
— А ну, ходь ко мне! Ужо я перемацаю твои косточки, большевистская гнида!
Тем временем Рыбака и Демчиху повели по ступенькам в подвал.
Прежде чем затолкать их туда, Рыбаку развязали руки, вынули ремешок из брюк. Потом втолкнули в какую-то мрачную каморку с зарешеченым окошком, захлопнули дверь. Он в нерешительности остановился. Сзади еще доносился разговор полицаев.
— А бабу куда? В угловую?
— Давай в угловую.
— Что-то пусто сегодня.
— Немцы вчера разгрузили. Одна жидовка осталась. Рыбак, несколько пообвыкнув в темноте, рассмотрел человека, который, возясь, устраивался в углу. Заметив его нерешительность, тот сказал:
— Садись. Чего стоять. Стоять уже нечего.
Рыбак удивился: оказывается, это был их ночной знакомый староста из Лесин.
— И ты тут? — вырвалось у Рыбака.
— Да вот, попал. Овцу-то опознали и…
— А при чем тут мы? Мы же ее забрали силой. Староста прислонился спиной к стене.
— Как сказать… Ежели забрали, так надо было доложить. А я… Да теперь что! Теперь уже все равно.
Несколько озадаченный этим соседством Рыбак, как был — в полушубке, опустился под стену. В камере воцарилась тишина.
Что же делать? Черт возьми, что же делать? Может, сговориться с этим Петром и отрицать заход в Лесины? Пусть бы он сказал, что заходили другие, не они. Если разобраться, то старосте действительно уже все равно, а они, может быть, еще и вывернутся.
— Говорили, кто-то полицая ночью поранил. Неизвестно, выживет ли, — сказал Петр.
— Тебя уже брали наверх? — спросил Рыбак.
— На допыт? А как же! Сам Портнов допрашивал.
— Ну и как? Здорово били?
— А за что меня бить? Бьют того, кто скрывает что-либо. А мне что скрывать?
Они помолчали.
— Этот Портнов, скажу тебе, хитрый, как черт. Все знает, — озабоченно сказал Петр.
— Но ты же вывернулся.
— А мне что выворачиваться? Вины за мной никакой нет. А что про овцу не побег докладывать, так стар уже по ночам бегать. Шестьдесят семь лет имею.
— Да-а, — вздохнул Рыбак. — Значит, кокнут. Это у них
— Что ж, значит, судьба. Куда денешься.
Нет, надо бороться! А что если ко всей этой истории припутать старосту? В самом деле, если представить его партизанским агентом или хотя бы пособником, направить следствие по ложному пути. Наверно, Петру это не слишком прибавит его вины перед немцами, а им, возможно, и поможет.
Вдруг староста в углу заворошился, брезгливо двинул ногой: «Кыш, вы, холеры!», и Рыбак увидел под стеной крысу.
— Развелось проклятых, и на человека не смотрят, — сказал Петр.
— Крысам теперь только и плодиться.
За дверью послышался топот сапог, звякнул засов, открылась дверь, и камеру высветило солнечным светом. На пороге стоял Стась.
— Ну, где цвай бандит? К следователю.
Рыбак с упавшим сердцем поднялся, вышел, подождал, пока полицай закрыл дверь. Потом впереди Стася взошел по ступенькам.
— Вот полушубочек и скинешь, — с силой хлопнул его по плечу Стась. — А ничего полушубочек-то, ей-богу. И сапоги. Ну, сапоги-то будут мои. Какой номер?
— Тридцать девятый, — солгал Рыбак.
— Маловаты, холера! Ну все равно на пропой сгодятся. Эй ты, шире шаг, в рот тебе оглоблю!
Они прошли коридор, и Стась деликатно постучал в дверь.
— Можно?
Рыбак переступил порог, и первое, что ему бросилось в глаза, была черного цвета голландка напротив от входа. За столом у окна стоял Портнов. Лицо его не предвещало хорошего.
— Фамилия?
— Рыбак, — слегка замявшись, сказал арестант.
— Год рождения?
— Девятьсот шестнадцатый.
— Где родился?
— Под Гомелем.
Следователь отошел от окна и сел в кресло. Держал он себя настороженно, но не так угрожающе, как это показалось сначала.
— Садись!
Рыбак осторожно опустился на жиденький стульчик.
— Жить хочешь?
— Ну кому ж жить не хочется. Конечно…
— Так. Куда шли?
— Шли за продуктами, — подумав, ответил Рыбак. — Надо было пополнить припасы.
— Так. Хорошо. Проверим. Куда шли?
— На хутор… На хутор шли, а он оказался спаленный. Ну и пошли куда глаза глядят.
— Какой хутор сожжен?
— Да этот, Кульгаев или как его. Который под лесом.
— Верно. Кульгаев сожжен. А Кульгай и все кульгаята расстреляны. Как оказались в Лесинах?
— Обыкновенно. Набрели ночью, ну и… Зашли к старосте.
— Так, понятно… Значит, шли к старосте?
— Нет, почему? Шли на хутор, я же сказал.
— На хутор, понятно. А кто командир банды? — вдруг спросил следователь и, полный внимания, уставился в Рыбака. Рыбак замялся.
— Командир отряда? Ну этот… Дубовой.