По ту сторону тьмы
Шрифт:
— Блядь!
Моя женщина хмыкает, обхватывая меня губами, а затем начинает водить ртом вверх-вниз по моему стволу. Опираясь кулаками на кровать, раздвигаю ноги пошире и не отвожу взгляда от нее.
Рыжие волосы струятся по плечам, ее груди вздымаются от тяжелого дыхания. Говорю ей запыхавшимся и резким голосом:
— Нравится сосать мой член? Бьюсь об заклад, от этого киска становится чертовски мокрой.
Она глубже всасывает и одновременно ласкает мои яйца легким как перышко прикосновением, от которого бедра подрагивают.
— Охуенно.
Когда
— Скажи, что сожалеешь о том, что не прикасался ко мне.
— Мне жаль. Пиздец как жаль, рыжая.
Она ласкает языком головку моего члена.
— А теперь пообещай, что больше никогда не будешь от меня удерживаться.
— Обещаю.
Она одаривает меня довольной улыбкой.
— Класс. Потому что я передумала.
Что? Черт. Как это она передумала? Передумала сосать мой член? Блядь.
Когда она вдруг снимает с себя шорты и трусики и садится мне на колени, я чуть не плачу от счастья.
А когда она опускается на мой член, всего скользкого от ее ротика, и начинает скакать на мне, не могу сдержать рвущиеся наружу слова:
— Рыжая… Господи. Я пиздец как люблю тебя.
Затем я быстро кончаю как чертов слабак.
***
От ее смеха я чувствую себя спокойнее, чем когда-либо.
— Тебе пора. — Она целует меня в губы, прежде чем откинуться на подушку. — Ты даже об этом до этого сказал.
Я передал полномочия Дэниелу, сказав, что он за главного и не должен беспокоить меня по крайней мере два часа. Ведь я должен был загладить вину перед своей женщиной за то, что произошло раньше.
Прошло уже три часа, и, хотя мне никто не звонил, все еще нужно разобраться с делами лично.
Выражение ее лица становится серьезным, и она концентрируются на моем подбородке.
— Знаешь, иногда люди признаются в чем-то в пылу страсти…
Переворачиваюсь, прижимая ее к кровати, и опираюсь на одну руку.
— Все совсем не так.
В ее глазах плещется смесь страха и надежды.
— Нет?
— Нет. Конечно же нет.
— Ясно. — Это все, что она отвечает. Естественно, я надеялся, что она чувствует то же самое, но понимаю, что еще рано. Наклоняю голову и осыпаю поцелуями изящную шею. Отчасти это потому, что мне нравится ее целовать, но в основном для того, чтобы она не увидела разочарования.
Ее пальцы погружаются в мои волосы и сжимаются, побуждая поднять голову. Когда я это делаю, она прижимается губами к моим в поцелуе, который кажется совсем другим.
Отстранившись,
— Угадай что?
— Что? — бормочу я.
— Я тоже тебя люблю.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
ДЖОРДЖИЯ
Я только становлюсь на коврик после столь необходимого после тренировки душа, как мобильный телефон вибрирует и загорается от текстового уведомления на туалетном столике. Быстро высушившись, оборачиваю вокруг себя полотенце и подхожу к телефону, чтобы прочитать сообщение.
ОФИЦЕР УЭЙД ХЕНДЕРСОН: Салют, Джорджия. Я болел на этой неделе и только сейчас узнал о пожаре у тебя дома. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Дай знать, если что-нибудь понадобится.
Смотрю на эсэмску. Уэйд Хендерсон — олицетворение хорошего парня. И все же не он украл мое сердце. Не он заставляет меня чувствовать принятой и любимой, как никогда прежде.
Я: Печально, что ты болел. Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. А я в порядке, спасибо. Ценю, что ты интересуешься.
Смотрю на написанное, затем нажимаю на «Отправить». Проходит совсем немного времени, прежде чем он отвечает:
ОФИЦЕР УЭЙД ХЕНДЕРСОН: Рад знать об этом. Предложение в силе — срока годности нет — дай знать, если что-нибудь понадобится. Береги себя и будь осторожна, красавица.
Мягкое покалывание в затылке вспыхивает так внезапно, что отвлекает внимание от сообщений Уэйда. Тело охватывает ощущение, будто меня окутывает теплое одеяло, тогда как по дому разносятся громкие голоса.
— Mi amor, ты же знаешь! — восклицает женщина.
— Я просто позволял ей отдохнуть и прийти в себя. — Это произносит Бронсон. — Господи, Abuela. Ведешь себя так, будто я держал в подвале похищенную бабу или что-то в этом роде.
Раздается звук, и я в тревоге вздрагиваю.
Теперь Бронсон звучит сердито, негодующе рыча:
— Не верю, что ты сейчас ударила меня газетой.
— Может, я и люблю тебя, но сейчас ты бесишь. Мне нужно увидеть твою очаровательную Джорджию.
— Стой, я приведу ее.
— Поторопись-ка! Я так рада. — Наступает короткое молчание. — Лучше ей стоять рядом с моей день-рожденческой елкой.
— Abuela… ладно! Брось газету! — бормочет он в коридоре. — Господь всемогущий.
Торопливо вытираюсь и провожу расческой по волосам так быстро, как только могу. Бронсон закрывает за собой дверь спальни и, повернувшись, видит, как я поспешно направляюсь к шкафу.
— Уверен, ты слышала, кто пришел, — сухо говорит он.