По ту сторону тьмы
Шрифт:
Снова и снова.
Тошнота подкатывает к горлу, слезы ручьем катятся по щекам: некоторые капельки стекают по шее, другие же падают в грязь.
— Прости, Дейзи, — тихо плачу я, потому что мне не нужно, чтобы кто-то гнался за мной с ремнем. Когда Бобби ужирается, он любит это делать. — Хотелось бы мне оживить тебя. — Икаю, всхлипывая. — Хоть ненадолго.
Протягиваю руку, чтобы разгладить ее короткую шерстку, а тушка собачки дергается, и я замираю, широко раскрыв глаза. Когда Дейзи поднимает мордочку
Затем ее голова снова опускается, возвращаясь в прежнее положение. Мысли тревожно несутся. Неужели это действительно только что произошло?
— О-хуеть и не встать…
Встаю на ноги, мышцы ощущаются желейными, и поворачиваюсь, видя маму, стоящую в нескольких футах. Ее глаза перебегают с Дейзи на меня.
— Как ты это сделала? — мамин голос заставляет нервничать, и я замираю, желая исчезнуть.
Она щурится, и когда подходит ко мне ближе, складываю руки на груди. Ее голос становится громче.
— Я спросила: как ты это сделала? — понимаю, что, если не отвечу, она примется колотить меня.
— Не знаю! — рыдаю я. — Клянусь, не знаю. Само по себе получилось!
Ее глаза переходят на тушку Дейзи, прежде чем она оглядывается по сторонам. Указывая на меня пальцем, она говорит:
— Слышь, никуда не уходи.
Киваю. Мое сердце неистово бьется о ребра. Мама исчезает за нашим трейлером, и кажется, что это длится целую вечность. Гадаю, не попробовать ли улизнуть. Тогда меня действительно высекут… но, может быть, она забудет об этом. Тогда я смогу…
Мама возвращается с чем-то в руках, и у меня открывается рот, когда я вижу, что это.
Это большая и тучная кошка старушки Тафферти по кличке Люси. Но вместо того чтобы Люси мяукала как сумасшедшая, как обычно, она выглядит так, будто дремлет. Когда мама останавливается передо мной, кажется, что меня сейчас вырвет: голова Люси вся в крови и неправильной формы.
Мама бросает тушку кошки на землю между нами, и она с неприятным звуком падает на землю. Мамины глаза безумны, и я понимаю, что она снова приняла свое дурацкое «лекарство».
— Проделай это снова. Что бы ты ни проделала, проделай снова. — По маминому голосу я понимаю, что если не сделаю то, что она велит, меня выпорют так сильно, что я еще долго не смогу сесть.
Мои руки трясутся, колени стукаются друг о друга, и я опускаюсь рядом с бедной Люси. Без понятия, что я сделала с Дейзи, но, может быть, я смогу как-то помочь Люси. Может быть, смогу…
— Живо делай! — от громогласного маминого голоса я подпрыгиваю.
Мое сердце разрывается — Люси этого не заслужила. На глаза наворачиваются слезы, и я шепчу:
— Прости меня, Люси.
Мама
— Давай!
Протягиваю ладонь и держу ее над тушкой кошки. Через несколько секунд Люси вздрагивает и пытается подняться, хотя ее голова теперь перекошена. Она лижет мою руку своим шершавым языком, а затем переворачивается и снова становится совершенно неподвижной.
Поднимаю глаза на маму, но она все еще пялится на Люси. Затем все ее лицо преображается, а губы растягиваются в широчайшей улыбке.
Эта улыбка мне знакома, и она нехорошая. Ни капельки.
Глаза загораются, а улыбка становится еще шире — настолько, что я беспокоюсь, не треснет ли лицо.
— Крошка, ты срубишь нам столько бабла.
После этого мама не спускает с меня глаз. Через три дня мы едем на попутках с кучкой карнавальщиков, в числе которого находился мужик, с которым мама решает крутить шашни.
Мы оставляем наш трейлер и Бобби далеко позади. А мне так и не удается похоронить Дейзи так, как она того заслуживала.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
БРОНСОН
— Уверен, она быстро поправляется. — Рот доктора искривляется в едва заметной улыбке. — И могу с уверенностью заявить, что ей можно вырваться отсюда.
Я выдыхаю. Моя женщина места себе не находила, чувствуя себя здесь как в клетке. Но я не хотел рисковать. Отравление дымом, как бы плохо ей ни было, — это не то, с чем стоит шутить. Вот почему я без колебаний привез ее сюда, в одну из наших больниц, и позаботился о том, чтобы она получила наилучший уход.
Протягиваю руку, и он пожимает ее с коротким кивком.
— Спасибо, док. Очень благодарен Вам.
Когда он отправляется в коридор к другим пациентам, открываю дверь палаты Джорджии и направляю инвалидное кресло внутрь.
Когда ее взгляд останавливается на мне, становится немного легче дышать. В последнее время у нее не было приступов сильного кашля, и лицо было уже не такое бледное. Но пока она не станет снова задорной, я не буду чувствовать, что вернул себе свою Рыжую.
— Появились хорошие новости.
— Какие? — ее голос все еще хрипловат, однако звучит гораздо лучше, чем прежде.
— Сегодня тебя выписывают.
Облегчение отражается на ее чертах.
— Слава Богу.
Придвигаю кресло рядом с койкой и жду, пока медсестра отсоединит капельницу и остальные приборы.
В палату заходит женщина в халате.
— Доброе утро, мистер Кортес. — Она улыбается Джорджии. — Это утро определенное доброе для Вас, мисс Денверс. Я отсоединю Вас от всего этого, чтобы Вы могли наконец отдохнуть и не чувствовать себя как аккумуляторная батарея.