По ту сторону тьмы
Шрифт:
А мама моя ничего не делает. Не встаёт, чтобы проверить меня; не подходит, чтобы узнать, нужна ли мне помощь.
Поскольку ей нет дела до уродки, которую она родила.
— Ага, ты сраная уродка! — моя мама пьяно подбадривает, а затем хихикает.
Эти гадкие слова вновь проникают в мои мысли, проигрываясь раз за разом, и мне интересно: найду ли я человека, кто сможет полюбить меня такой, какая я есть.
Вопреки моему уродству.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
БРОНСОН
Я
Мои люди видели её машину на парковке у закусочной и доложили мне, так что нужды в том, чтобы владелица закусочной заглянула и сообщила мне об этом, не было. Но теперь её снисходительность к появлению рыжей до чёртиков раздражает меня.
Здесь всё работает иначе, и она, чёрт возьми, прекрасно должна это знать.
— Неужели трудно понять сказанное мною? — процедил сквозь зубы я.
Она бросает на меня свой этот материнский «я лучше знаю» взгляд, в её глазах мольба.
— Так, Бронсон, подожди.
Сжимаю пальцами переносицу и стискиваю зубы, прежде чем тяжело выдохнуть.
— Никакого «подожди». Ей нужно было лучше знать, — каждое слово пропитано яростью. — Я выразился пиздецки чётко: чтобы ноги её на территории Скорпионов не было.
— Но, Бронсон, говорю же тебе, она кажется другой. — Она шагает вперёд, её тёмные глаза изучают моё лицо. — Я не понимаю в чём дело, но, пожалуйста, прошу тебя не относиться аналогично к этой ситуации, — словно зная, что я откажусь, она поспешно добавляет: — Пока что.
Она выдерживает мой взгляд, и это напоминает мне о том, что эта женщина почти так же упряма, как и я. Это подтверждается, когда она вздёргивает подбородок и сужает глаза.
— Не вынуждай меня рассказывать твоей бабуле об этом.
Я возвёл глаза к потолку. Пи-и-издец. Взглянув направо, я замечаю ухмыляющегося Дэниела, но, когда он видит меня, он прикрывает усмешку покашливанием в кулак.
Каждое слово на моём языке ощущается прогорклым, когда я наконец обращаюсь к ней.
— Ради тебя я уступлю. Но попомни мои слова: если я почувствую, что она представляет угрозу, — мой тон снижается, и в нём безошибочно слышится грозное предостережение, — я по-своему это улажу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ДЖОРДЖИЯ
Как только я, наконец, въезжаю на свою подъездную дорожку, я хватаю продуктовые сумки — те, в которых купленное на фермерском рынке, и другие, из магазина, в который я заехала по пути домой, — вместе с автохолодильником.
Перекидывая что-то через плечо, что-то на сгиб локтя, я делаю всё как обычно. Вне зависимости от опасности, которую проделанное представляет для кровообращения в руках, я отказываюсь ходить по несколько раз. Это либо
В любом случае, я подбегаю к своей двери и отпираю её, прежде чем ворваться внутрь. Снимая шлёпанцы, ногой захлопываю за собой дверь и бросаю ключи на столик в прихожей, и без оглядки, направляюсь на кухню.
Кладу одну охапку сумок на стойку и ставлю автохолодильник на пол. Как только я выпускаю с этой руки вторую сумку, я вздыхаю с облегчением. Встряхнув обе руки, я мысленно извиняюсь перед ними за то, что подвергла их надругательству.
Собираю свои волосы, убирая их с шеи, и смотрю на автохолодильник. Мне, вероятно, не стоило ехать с опущенными окнами, но ветерок был таким приятным. Почти очищающим. Впрочем, на светофорах, когда лучи солнца падали на машину, я погружалась в условия, напоминающие сауну.
Типичная Флорида.
Тяжело вздохнув, я тянусь к автохолодильнику и приподнимаю крышку. Когда я достаю курицу с фермерского рынка вместе с купленными сырами, меня охватило напоминание: я снова в одиночестве приготовлю обед. И место за столом я накрою для одной себя.
— Подбери сопли, Джорджия, — бормочу я себе под нос и босиком шлёпаю к холодильнику. — Праздники уныния переоценены.
Открыв дверцу с большей силой, чем требуется, я переставляю парочку продуктов, прежде чем положить на полку упаковку куриной грудки, а затем кладу сыры в ящичек для хранения.
Собираясь убрать остальные свои покупки, я захлопываю дверцу и поворачиваюсь к стойке, где стоят мои сумки.
И тут же вижу мужчину, прислонившегося к кухонной стойке.
— Срань господня! — Я с такой силой отступаю назад, отчего ударяюсь о ручки холодильника, однако боль не так сильна, как паника, циркулирующая по моим венам.
Я бросаю взгляд на молоток для отбивных, лежащий в сушилки для посуды справа от раковины. Он всего в нескольких шагах от меня. Возможно, мне удастся это сделать, если я буду достаточно быстра…
— Ты правда думаешь, что успеешь раньше меня? — Его голос пронизан суровыми стальными нотками, смешанные с насмешкой. Зоркие глаза метнулись в сторону молотка для отбивных, а затем снова сосредоточились на мне.
Его поза может и кажется непринуждённой, и брови его не сведены вместе, отчего складывается впечатление, что ему скучно. Однако от него исходит явная угроза. Его руки в карманах, рукава рубашки закатаны, выставляя на показ его испещренные чернилами руки.
— Зависит от обстоятельств.
Я отхожу от холодильника на самую малость, и его глаза вспыхивают, прежде чем сужаются. Морщинки, обрамляющие уголки его рта, напрягаются. То, как он сохраняет спокойствие… он выглядит готовым к нанесению удара в любую минуту.
Выдавливаю из себя слова, хоть они и грозятся застрять в моём пересохшем горле.
— Ты пришёл, чтобы убить меня?
Он немного сдвинулся, слегка наклоняя голову в сторону, не сводя с меня глаз.
— Пока не уверен, — тёмно-карие глаза изучают меня, словно я уникальный экспонат, прежде невиданный им. — Ты так провинилась, что это стоит убийства?