По ту сторону тьмы
Шрифт:
Он ближе к тому, чтобы быть нормальным, чем я сейчас, или чем когда-либо я мечтала.
После того как я одеваюсь на работу и сажусь за руль машины, страх скручивает живот в тугие узлы. Удручающее напоминание о том, что произошло в пятницу, все еще живо в моей памяти, но я заставляю себя отъехать от подъездной дорожки.
Всю дорогу до работы я нахожусь настороже. Вид каждого красного света на светофоре обостряет мою тревогу. Как только я занимаю место на парковке участка, мои движения становятся скорее машинальными, чем человеческими, пока я выключаю зажигание. Опустив
Всю дорогу сюда я не могла вести машину, не бросая взгляда в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что за мной нет хвоста. Ввиду того, что мое беспокойство проявляется в полной мере, я цепляюсь в проклятый руль мертвой хваткой.
— Все в норме, — шепчу я себе. — Теперь все в норме. — Я концентрируюсь на том, чтобы втянуть в легкие воздух, в попытках успокоиться. Потянувшись, я беру свои вещи с пассажирского сиденья и выхожу из машины.
Войдя в морг, осознаю — уже не в первый раз, — что мне не терпится оказаться в окружении мертвецов. Особенно сегодня. Тишина этого места успокаивает.
Я медленно раскладываю вещи в своем кабинете, пока осознание этого накрывает меня с головой. Я использовала свою работу как побег от реальной жизни.
Я так долго находилась среди мертвых — привыкла к отсутствию суждений и способность видеть под моей наружностью, — что не жила по-настоящему.
Может, я и в состоянии дышать кислородом и обладаю работающим сердцем, однако я не позволяла себе по-настоящему вкусить эту жизнь.
Я могла бы обвинить женщину, которая меня родила, но она лишь частично виновата в том, что стряслось, после чего я сбежала. Не только из-за нее я выстроила вокруг себя невидимую броню, чтобы никто не смог пробиться сквозь нее, предать и причинить мне боль. Я могла бы решиться попробовать еще раз и поработать над тем, чтобы открыться другим. Вновь довериться кому-то.
Но я никогда не позволяла себе этого. Все, чем я могу похвастаться в этой жизни, — это хорошая работа. Солидная карьера, которая выстраивается. У меня нет ни друзей, ни семьи.
Я заставила себя заняться сексом с незнакомцем, которого встретила в баре на свой двадцать первый день рождения. Я хотела убедиться, что меня не погубила та роковая ночь много лет назад.
Возможно, это дало мне подтверждение того, что я могу двигаться дальше с сексуальной точки зрения — что я могу вступать в половой акт и быть в порядке, — но это оставило во мне гнетущую пустоту. Именно поэтому я никогда не испытывала потребности или желания подыскать мужчину. Хотя я и получала удовольствие от самого секса, после него я все равно была неудовлетворенной.
Тот факт, что я захотела близости с Бронсоном — что я жаждала почувствовать единение с мужчиной, — существенен по многим параметрам.
Это наводит на мысль, что, по мере приближения к годовщине, я готова приступить к большему в этой жизни.
Может быть, я все-таки готова немного пожить.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ДЖОРДЖИЯ
К
Я только зашла в свой кабинет, чтобы взять батончик, как раздается звонок рабочего телефона.
— Джорджия, тебе доставка. — В голосе Лесли звучит улыбка, и мне становится любопытно. Мало того, что старшая помощница администратора редко звонит сюда, так еще и доставку принесли для меня, что в той же степени редкость, поскольку я стараюсь приносить обед с собой и экономить деньги.
Что, во имя всего святого, мне могли доставить? Уверена, мой тон выдает мое недоумение, но я тараторю:
— Хорошо, буду через минуту, — прежде чем вешаю трубку.
Затем я морщусь. Обычно я избегаю верхнего этажа. Не то чтобы я одеваюсь неподобающе, но когда у человека такая работа, как у меня, то бывает проще, да и хлопот меньше с одеждой и обувью, которые скорее относятся к сегменту «комфорт».
На мне простые черные брюки и такая же простая хлопковая рубашка-поло. Волосы завязаны в простой хвост — так проще, чем в сетке для волос во время вскрытия, — а носки и кроссовки дополняют образ.
Знаю-знаю. Будьте молодцом и подавите похоть к моей привлекательности.
Я поднимаюсь на лифте на первый этаж участка, и, как только я прохожу через двери, Лесли машет мне рукой. Она вся кипит от волнения, а когда я подхожу ближе, мой взгляд падает на цветочную композицию, стоящую на ее столе.
— Ого, обалденно. Какая красота. У тебя праздник? — шагаю вперед, чтобы получше рассмотреть розовые розы в вазе.
Лесли хихикает.
— Нет же, глупышка. Их доставили для тебя.
Мой изумленный взгляд встречается с ее задорным.
— Для меня?
— Да, для тебя! — Она понижает голос, признаваясь: — Мне до смерти хотелось заглянуть в открытку и посмотреть, от кого они, но я этого не сделала. — Подняв ладони перед собой, она с легким смешком говорит: — Видит Бог, мне потребовалось все мое самообладание.
Я осторожно поднимаю вазу с ее стола.
— Спасибо.
Глаза Лесли сверлят меня, и она практически источает вибрации: «Мне до безумия хочется разузнать от кого они». Но я не готова разделить это мгновение ни с кем — по крайней мере, не сейчас, — и уж точно не с Лесли, известной сплетницей во всем участке.
— Еще раз спасибо, Лесли. Увидимся позже. — Я быстро шагаю к дверям, желая оставить между нами расстояние.
Только когда я снова вхожу в безмолвный морг, мне становится легче дышать. Освободив место на столе, я аккуратно ставлю вазу на пол и некоторое время любуюсь композицией. Каждый лепесток идеален: изысканный розовый цвет создает разительный контраст с нежно-зеленым декоративным дополнением, похожим на папоротник, и гипсофилами.
Моя рука дрожит, когда я, наконец, достаю маленький конверт, спрятанный между пластиковыми держателями для открыток. Мне одновременно тревожно и не терпится прочитать записку.