По ту сторону тьмы

Болдт Р. С.

— Спасибо. — Собственный голос передает, какой я себя чувствую. Крошечной. Уставшей. Униженной.

Осторожно обернув полотенце вокруг себя и убедившись, что оно все закрывает, опасливо выхожу из душа. Он тут же оказывается рядом, обхватывает руками и позволяет опереться на него.

Какая-то давно забытая часть внутри раскалывается от подобного действа. Это из-за того, что я пьяна? Или потому, что у меня никогда не было настоящего мужчины, готового позволить мне опереться на него? Опереться на его силу.

Мужчина,

который, готова поспорить на жизнь, даже не попытается воспользоваться мной в такую минуту.

Глядя на чернильные вихри, покрывающие его предплечье, которое надежно держит меня, легко забыть, что эта рука принадлежит человеку, который убивает людей. Что она принадлежит преступнику.

Легко забыть, ведь теперь я понимаю, что этот человек являет собой нечто большее, чем совершаемые им поступки.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

БРОНСОН

Уложив рыжую в постель, я придвигаю к ней корзину для мусора. Ее глаза уже закрыты, и я не решаюсь накрыть ее одеялом. Она все еще завернута в банное полотенце, ее влажные волосы рассыпались по подушке.

— Нужна расческа?

— Нет, — тихо бормочет она. — Слишком устала. Разберусь с этим утром. — Зарывшись поглубже в подушку, она ворчит: — Пусть это кружение сгинет.

— А чистая одежда?

При этом ее глаза слегка приоткрываются.

— Нет. — На этот раз женщина отвечает твердо, без малейших признаков невнятности. Что, черт возьми, она пытается скрыть? У нее охуенное тело.

Джорджия закрывает глаза и вздох покидает ее уста.

— Тебе незачем видеть все это. — Ее голос становится таким слабым, отчего прислушиваюсь, пытаясь разобрать следующие слова. — Поверь.

Пристально гляжу на женщину, озаренную скудным светом, льющимся с частично освещенного луной неба, и провожу рукой по лицу. Рыжие волосы спутаны, и я выбью все дерьмо из любого, кто упрекнет меня в этом, однако это гложет.

Не успеваю я и глазом моргнуть, как возвращаюсь из ванной с расческой с широкими зубьями и флаконом кондиционера, который я нашел у нее на столе.

Опустившись рядом с ней на кровать, слегка распыляю кондиционер на ее волосы, а затем аккуратно провожу расческой по спутавшимся прядям.

Ее тело так напрягается, что я замираю, думая, не причиняю ли боль.

— Ты в норме?

Словно заставляя каждую мышцу по очереди расслабиться, ее тело возвращается в более расслабленное состояние.

— Ммхмм. — Наступает пауза, прежде чем она тихо молвит: — Мне никто не расчесывал волосы.

— Ну, не ручаюсь, что работа будет качественной, но лучше так, чем оставлять все как есть.

Она ненадолго замолкает.

— Спасибо, Бронсон. — Ее слова все еще звучат невнятно.

Мне должно быть плевать, но я умираю от желания узнать, что же послужило поводом сегодняшнего

вечера.

— Что ты праздновала?

— Мм. — Она не продолжает, пока я распутываю ее длинные волосы, и я думаю, не отключилась ли она уже. Затем приглушенным голосом признается: — Годовщину того дня, когда Рой взял меня к себе.

От ответа моя рука на долю секунды замирает; хочется увидеть ее лицо полностью, а не отвернутым.

— Он единственный человек, которому было все равно, что я не такая, как все. — Даже в ее негромких словах звучит насмешка, от которой я выпрямляю спину. — Хотя, вероятно, он думал, что я чудачка, особенно учитывая, как я боюсь леса.

Женщина звучно сглатывает.

— Я не могу подойти слишком близко к деревьям на заднем дворе. Трудновато скосить траву… — Она перерывается со вздохом. — Люди будут смеяться и думать, что я чудила. — Резкий смех рыжей действует как удар под дых. — Они были бы правы. Я и есть чудила.

Боль так явственно звучит в произнесенном, словно кто-то вдарил мне по почкам. Мое неоспоримое возражение тотчас вырывается из уст:

— Нет, это не так.

Она испускает вздох, который звучит так печально, что в груди вспыхивает жжение. Напрягаюсь, чтобы разобрать ее слова, которые превращаются в едва слышный слабый шепот.

— Я чудила. В конце концов ты поймешь. Тогда ты больше никогда не будешь смотреть на меня также.

Каждое слово, проговоренное ею в этой постели, словно обернуто слоями, маскирующими его и делающими еще более загадочными, отчего голова идет кругом. Мне чертовски хочется узнать, чего она так боится.

Ее дыхание становится ровным и спокойным, словно женщина погрузилась в сон. Рыжая меня так запутала, но, когда дело касается этой женщины, я чертовски жажду больше фактов. Есть дюжина разных дел, которые я мог бы делать прямо сейчас — должен был бы делать прямо сейчас, — но нет такого места, где я предпочел бы находиться, чем рядом с нею.

Закончив распутывать волосы, собираюсь подняться с кровати, чтобы отнести расческу и спрей в ванную, но ее голос останавливает меня.

— Не оставляй меня. — Произнесенные шепотом звучат сонно и медленно, однако в них отчетливо слышится мольба, пронзающая меня насквозь. — Умоляю.

— Никуда я не уйду, рыжая. — Провожу пальцем по ее влажным волосам. — Я останусь с тобой.

Как только она со вздохом расслабляется, ставлю расческу и спрей на прикроватную тумбочку, а затем перебираюсь на другую сторону кровати. Немного приподняв подушки, вынимаю пистолет из кобуры и кладу его на тумбочку рядом с собой.

Расстегнув несколько пуговиц на рубашке, достаю из кармана телефон и опускаюсь на кровать. Подложив руку под голову, смотрю на спящую Джорджию и рассеянно постукиваю телефоном по бедру. Отсвет луны освещает ее лицо и тело под одеялом.