Побеждаю и сдаюсь

Разумовская Анастасия

Альдо, которого ударили по шее, обвис в руках конвоя.

— Не хочу, чтобы у герцога были неприятности из-за неосторожно сказанных слов, — вздохнул наследник и запрокинул лицо, зажав нос платком. — Убебите его.

— Вам позвать лекаря? — испуганно спросил капитан стражи. — Помочь дойти?

— Недада, — в нос ответил принц, держа голову лицом вверх. — Я саб.

Глава 18

Ультиматум

— Альдо — единственный сын герцогини Южного щита, — встревоженно заметила Леолия. — Мы не можем его казнить даже за покушение на особу королевской

крови. Иначе династия хранителей прервётся.

— Мы и не будем его казнить, — улыбнулся Ульвар.

Его слегка портил распухший нос, из-за которого наследник немного гугнил. Они сидели в королевской ложе городской ратуши и смотрели вниз на толпу, на палача, зевающего на эшафоте.

— Не пойму, что на него нашло?

Принц взглянул в расстроенное лицо матери и пожал плечами:

— Точно не знаю, но, кажется, лорд вообразил, что я сплю с его женой.

— А ты не спишь с его женой?

Ульвар приподнял бровь.

— А надо? Мам, я не настолько туп, чтобы нарываться на подобные неприятности. Я с детства знаю всех детей всех хранителей. Альдо никогда не умел держать себя в руках. Зачем мне подобные осложнения? Из-за юбки… прости, женщины? Эйдис, конечно, красотка, но не настолько же.

— Тогда откуда…

— А вот это интересный вопрос, — Уль кивнул. — Надо найти того, кто мутит воду. Это либо обычный идиот, либо заговорщик. Если идиот, то зачем нам идиоты в королевстве? А если заговорщик… То интересно было бы понять суть заговора. Не беспокойся, я с этим разберусь. И герцогине Ювине передай, чтобы не переживала: Альдо глуп, но Южные герцоги всегда были преданы короне.

Леолия кивнула. Толпа внизу взревела: по улице Обречённых на телеге везли приговорённого.

— Ненавижу присутствовать на казнях, — скривилась королева. — Дурацкий обычай проводить их публично…

— Это — разбойник, насиловавший женщин и детей, мам. После насилия он разрезал им животы, чтобы насладиться криками. Публичная казнь даёт перепуганным людям иллюзию справедливого возмездия и служит назиданием.

— Каков приговор?

— Колесование. Мы должны будем смотреть, как ему переломают кости, а потом…

— Знаю, — Леолия прижала платок к губам. — Он будет вопить, а толпа начнёт кричать проклятья… Как же я от этого устала! Не понимаю, как можно на подобное омерзительное зрелище приходить добровольно?

— Народу нравится, — заметил Уль. — Мам… Ты бледна. Может вернёшься домой, к Эйду?

Он заботливо коснулся её руки. Леолия мрачно взглянула на сына.

— Мам… Я думаю, если в ложе останусь я один, никто ничего не заметит. И потом… женщине…

— Уместна слабость? Мне не нравится, что ты слишком часто напоминаешь мне об этом.

Но наследник видел, что она колеблется. Снизу вновь раздались вопли восторга и ужаса. Должно быть, осуждённый начал свой нелёгкий путь вверх.

— Решайся, — одними губами шепнул Уль.

— Совет гильдий? — напомнила королева, сдаваясь.

— Тряпки, доски, глина, железки, дайте денег? Уверена, что твоё присутствие необходимо?

Новый рёв. Это обречённый просит прощения у толпы, жаждущей зрелища.

— Хорошо, — сдалась Леолия. Поднялась и коснулась пальцами плеча сына. — Спасибо.

И вышла.

Ульвар закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла. Он, как и мать, ненавидел королевскую обязанность присутствовать

на публичных казнях. Крики боли не вызывали в нём тошноты или дрожи, как у королевы, но и удовольствия не причиняли. Принц понимал: преступление должно влечь наказание. Порой лишь страх перед жестоким воздаянием способен удержать человека от злодейства.

Ульвару не нравилась ненасытность толпы. Однажды принц рискнул и явился на казнь в простой одежде, затесался среди собственных подданных… Потом его долго рвало и мутило, когда Уль вспоминал рожи невинных граждан. То, как милые девушки приоткрывали пальчики — они заслоняли глаза ладонями — чтобы украдкой подсмотреть кровавое зрелище. И вот эта помесь страха и удовольствия, ужаса и жадности на лицах… Люди наряжались на казнь как на праздник. Брали с собой жён, детей. Даже совсем маленьких. Ульвар тогда ещё не был наследником престола, и ему было важно понять, хочет ли он взваливать на себя эту ношу.

«И вы считаете монстром меня?» — кривился Уль.

Монстром наследника называл только он сам. Подданные любили своего златокудрого принца.

Крик боли и новый рёв. Ульвар вздрогнул и начал вспоминать письмо Эйдис. Каждую строчку, каждое слово, каждую букву и запятую.

'Итак, мой принц, я у Медведя. Как та девочка из сказки. Мы с ним смеялись и болтали о детстве, и клянусь, Яр улыбался так беспечно, что на секунду мне стало его даже жаль. А затем принц показал мне башню, где была заточена, по его словам, Руэри… Но все знают, что королева похоронена в королевской усыпальнице. Мне приходится изображать из себя невинную овечку и слушать тысячу восхвалений прекрасной Лэйде. Это было бы безумно скучно, если бы не было столь смешно. Медведь — кремень. Пока не придумала, с какой стороны искать брешь. Верный муж. Слишком верный муж. Говорят, завтра будет сильный снегопад, и милый принц удержал меня от продолжения поездки.

Я соскучилась. Эйдис'.

Глупое письмо женщины, считающей себя коварной.

— Ты вообще собираешься меня спасать? — тихо спросила Джайри.

Ульвар вздохнул. Джайри в свои мысли он не звал. Она явилась сама.

— Собираюсь.

— Когда? Мне плохо, Уль, мне очень плохо.

— Знаю. Потерпи, Джай. Уже скоро.

Она тихонько вздохнула и исчезла. Ульвар поразился своей способности мысленно лгать самому себе. Конечно, он вытащит Джайри из Золотого гнезда. Но не сейчас. Сейчас любимая девушка только помешает его планам. Как ни жестоко это звучит, но, пожалуй, даже хорошо, что Серебряной герцогини нет в Элэйсдэйре. Потом… ей будет плохо, но он её утешит.

Когда казнь была завершена, Ульвар покинул ратушу. Надо было успеть добраться до городского магистрата раньше, чем толпа затопит улицы. Но внезапно принц передумал и велел кучеру везти карету к королевской темнице. До совета гильдий у наследника было не так много времени, но… Ничего, успеет.

— Джайри, — прошептал он, задёрнув занавеску, — ты — моя душа, моя совесть. А вот как раз совесть мне сейчас не нужна.

Когда Ульвар, уже почти без внутреннего содрогания, прошёл в тюрьму, то приказал подать список всех заключённых и причину их заключения. Оказалось, что такого списка нет.