Под знаком ЗАЖИGАЛКИ
Шрифт:
Пятикурсник с геологического.»
Всё бы ничего, если бы в это время в опенспейсе за спиной Толика в момент его творческих поисков не стоял Денис Шестаков. Можно представить как в течении пятнадцати минут сотрясался опенспейс от гогота и троллинга неудавшегося Дон Жуана:
– Толян, ты уж определись – «просто» или «непросто»? Га-га!
– Бурить будем? Га-га!
– Он же геолог! Бурению обычно предшествует разведка! Га-га-га!
– Толян, а что, с «геологинями» не сложилось? Га-га!
С тех пор Толик
Когда все успокоились, Ободзинский продолжил:
– Коллеги, вы знаете «курс партии и правительства» на импортозамещение. И в первую очередь, необходимо «импортозамещать» подрядчиков из «санкционных» стран, то есть Штаты, Великобритания, западная Европа.
– Там же все наши основные поставщики технологий и научно-технических разработок? – не унимался «непростой геолог».
– Значит теперь будем работать с российскими подрядчиками.
– Можно представить, как взвоют «Шлюмы» и «Халлы»: санкции – санкциями, а «загрузку» их бюджетов российскими заказами западные «хэд офисы» для их российских представительств не отменяли. А я слышал, даже увеличили в этом году, – задумчиво протянул Денис Шестаков. – Ок, перестроимся.
Ободзинский ещё минуту молча мерял шаги в своём кабинете. Все тоже молчали.
– Денис, тендер проводит наш филиал в Тюмени?
– Да.
– Проконтролируй, пожалуйста, результаты.
После пятнадцати минут быстрого и конкретного обсуждения других проектов Ободзинский совещание закрыл.
– Денис, задержись, пожалуйста.
Когда последний человек закрыл дверь кабинета, и погас «Зум», Ободзинский повернулся к Шестакову, неподвижно сидящему на том же самом месте:
– Денис меня беспокоит состояние дел в отделе коммерциализации технологий твоего управления. И работа Нины Семёновой непосредственно.
Шестаков, не поднимая головы, молча заштриховывал квадратики в ежедневнике, выстраивая каменную стену под записями совещания.
– Я попрошу тебя лично подключиться к задачам отдела. А завтра к девяти утра я жду от тебя на почту отчёт о текущем статусе проектов отдела.
– Ок, – Денис поднялся и также молча закрыл за собой дверь кабинета.
***
…Ободзинский с гордостью поставил два бокала с советским шампанским и один бутерброд с колбасой на маленький круглый столик буфета Мариинки. Он был счастлив! Волшебство! Мариинский театр! «Жизель»! Первые дни нового двадцатого первого века он встречает с самой красивой девушкой их курса! Да, что там курса – всего университета! Всего Питера! Всего мира!
Лиза всё-таки успела занять столик, хотя она вышла в фойе вместе с хлынувшей толпой через раскрытые седой старушкой-капельдинером высокие украшенные вензелями с позолотой двери неспешным шагом после начала антракта, ясно давая понять, что ей спешить некуда. Всё должно быть и так подготовлено
Её большие карие глаза, в обрамлении черных густых ресниц, с интересом разглядывающие портьеры театра, короткое коричневое каре блестящих в свете хрустальных люстр волос, из-под которого выглядывала худенькая и такая милая шейка, которую хотелось покрыть поцелуями. Всё это сводило с ума и занимало все его мысли. Последние две недели учёбы «гидродинамика» и «сейсмика» нервно курили в сторонке, ожидая возвращения блудного сына-третьекурсника к учебникам. Предстоящая сессия в Горном университете обещала быть для Ободзинского непростой.
Несмотря на то, что он выскочил из зала за пять минут до начала антракта, таких «умников» как он, в фойе хватало. В очереди пришлось постоять добрых десять минут. Сейчас очередь вилась и изгибалась за поворотом.
– Ободзинский, перестань летать в облаках. Ответь, что такое любовь? – она пригубила шампанское и лукаво посмотрела на него.
– Повышение уровня дофамина и серотонина при взгляде или общении со своим сексуальным партнёром, – чётко доложил он.
– Какой ты зануда. То есть всё, на что я могу рассчитывать в будущем после нескольких лет общения с тобой, это повышенный уровень серотонина?
– Нет, конечно. Через несколько лет общения, уровень серотонина у тебя понизится, но возрастёт уровень окситоцина в крови.
– Нет, Ободзинский, всё не так. Любовь – это когда пробегающие мимо меня твои тараканы, подымают стаю моих бабочек, и они радостно летят за ними, не оглядываясь. А твои тараканы замедляют шаг, потому что им приятно бежать с таким эскортом. На ходу приводят себя в порядок, расчёсываются, принаряжаются…
– … на бегу чистят ботинки и бреются… – негромко продолжил он.
– Ой, какой же ты дурачок, – она дурашливо слегка толкнула его, вновь подняв на него свои большие карие глаза.
– Ободзинский, ты на меня как-то странно смотришь? – она лукаво улыбнулась. – Я тебе кого-то напоминаю?
– Да, принцессу «Белль» … – Он скованно попытался улыбнуться, но легкий румянец окатил щёки.
– Тогда ты моё «Чудовище», – она притворно вздохнула. – Вот как меня угораздило!
Он краснел.
– Но ты мне нравишься, Ободзинский. Наверное, своими большими мускулами.
От этих слов долговязый угловатый Ободзинский краснел ещё больше. Он вспомнил свою худую нескладную фигуру, прыщи на лице, которые он утром и вечером перед зеркалом смазывал «Клеарасилом». Потом – огромные прокаченные мышцы здоровяка Чекова с соседнего потока универа. Было непонятно, почему Лиза бросила широкоплечего атлета «Чекиста» и стала встречаться с ним.
В эту минуту он был больше похож на высокого неуклюжего десятиклассника, которого вызвала к доске молодая симпатичная училка, только пришедшая в их школу после педфака.