Поле Куликово
Шрифт:
– Эх, Адам, какого поединщика ты лишил меня!
– О чём ты?
– сонным голосом спросил суконник.
– О "золотом" мурзе.
– А-а. Нашёл о ком горевать. Спи.
Граяли вороны и пищали галки. Из стана врагов доносился стук и звон, в воздухе струился шёпот.
Незадолго до рассвета взревели в тишине ночи сигнальные тюфяки, им отозвались колокола звонниц Кремля, и город наполнился ропотом голосов, стуком шагов и копыт, В чешуйчатой броне, переливающейся в свете факелов, проехал князь к Набатной башне, где часовые первыми услышали движение врага. Скоро, однако, шум, топот, скрип и храп коней послышались у других ворот. В пращи фрондибол заложили кувшины смолы и топлёного жира и бросили через стену. Чадные костры полыхнули за рвом, заметался мрак, обнажая остовы осадных машин, высокие щиты, вереницы попарно запряжённых лошадей и верблюдов, волокущих
Едва вспыхнули огни, по зубцам и заборолам застучали ордынские стрелы, русские лучники ответили через бойницы. Зашипели шереширы, напоминая падающие хвостатые звёзды. По стене передали приказ князя пушкарям: разрушать огнём вражеские возграды. Вавила бегал по стене, помогая своим направить тюфяки в подползающий таран, однако ядра отскакивали от боковых щитов, раня лишь отдельных ордынцев. Первым выстрелом из великой пушки убило двух лошадей, другие начали обрывать упряжь, однако движение тарана приостановилось ненадолго. Успели сделать второй выстрел, зарядив свинцовым ядром, оно пронизало передний щит, вызвав крики искалеченных, но полозья машины снова двинулись под напором множества рук и плеч, и таран вошёл в мёртвое пространство. Стрелять через направленные вниз бойницы тюфяки и пушки не были приспособлены. Когда забивали в ствол заряд, в башню ворвалась горящая стрела и вонзилась в деревянную полку, на которой стояли мешочки с зельем. Стрела вспыхнула вся, затмив огоньки сальных свечей, у Вавилы шевельнулись на голове волосы, он кинулся к полке, обжигая руки, обломил пылающее древко, стал топтать. Вдруг вскрикнул кто-то, Вавила обернулся и увидел сына-приёмыша. Расширенными в сумраке глазами он смотрел на оперённую чёрную стрелу, торчащую под его левой ключицей.
– Ванятка, сынка!
– Вавила упал на колени, схватил и почувствовал в руках хрупкость ребячьего тела.
– Господи, откуда - ты? Кто пустил?
– Тело ребёнка слабело в его руках, глаза закатились, и голова упала на грудь.
– Господи, за что? С матерью-то што будет?
Кто-то наклонился, подавая холстяную полосу, Вавила почувствовал, как мокрое и горячее бежит ему на руку, поддерживающую спину сынишки: стрела прошла насквозь. Он отломил оперение и вынул стрелу за остренькую головку, по ходу её движения - так, как это надо делать, - потом стал бинтовать бесчувственного ребёнка, повторяя:
– Кто пустил?
– Рази теперь уследишь за имя?
– Голос старого ополченца заглушился грохотом пушки - Беско с помощниками продолжал своё дело. Держа сына на руках, Вавила шагнул к выходу и спохватился:
– Свечи задуть! Одну оставьте, угловую...
Не иначе какой-то вражина пристрелялся к освещённой бойнице горящими стрелами, и теперь каждый миг следовало ждать смертоносную гостью.
В башне наступил дымный сумрак. Вавила окликнул младшего из помощников и передал ему сына:
– Живо - в Чудов!
– Ты б сам, дядя Вавила, уж мы тут...
– Кому говорю?! Беско, Ефим, давайте горшки с зельем - метать пойдём.
Под башней во рву ворочалось громоздкое и тяжкое, оттуда сквозь разноголосицу боя неслись ордынские команды. Стоя на прясле за каменным зубцом, Вавила от факела поджигал фитили зелейных бомб и метал вниз, но то ли глиняные сосуды раскалывались о черепаху тарана, то ли скатывались в воду и фитили гасли - взрывов не было.
Уже шевелящиеся серые тучи степняков проглядывали на сгоревшем посаде - второй грозный рассвет прорезался над Кремлём. Под покровом ночи Орде удалось придвинуть тараны ко всем трём воротам, уже и катапульты, ограждённые щитами, стояли за рвом, возле них легко одетые люди разгружали с телег камни, сосуды со смолой и земляным маслом. По ним стреляли лучники, время от времени стегали сечкой и ядрами тюфяки, но вместо побитой являлась новая прислуга.
Поднявшиеся наверх воротники во главе с Гришкой Бычарой принимали на стене дымящийся бочонок, поддетый на крюк журавля. Пахло смолой и подгорелым салом - видно, в бочке, только что снятой с огня, смешали живицу с топлёным жиром. Вавила предпочёл бы греческий огонь, но и смола с жиром - тоже не худо. Какой-то носатый человек в бараньей шапке суетился вокруг бочки, хватаясь за её край одетыми в холст руками.
– Дура! Своих обольёшь!
– крикнул
– Тащи длинный черпак, неча таращиться!
– Ухватив толстую железную дужку бочонка, крикнул в башню.
– Беско! А ну, пужани татарву со всех стволов, пока мы им купель подносим.
Бочку втащили на прясло, и вдруг стрельна дрогнула от удара. Орда не теряла мгновения: едва придвинув тараны к стенам, враги начали раскачивать окованные железом брёвна двухаршинной толщины и бить в ворота. Черепахи, защищающие тараны, впускали под свой дощатый панцирь до полутора десятков воинов, и сила ударов нарастала, Фроловская башня загудела от основания до вершины. Поток вражеских стрел усилился. Ордынцы пока не шли на приступ, ожидая результатов работы своих стенобитчиков. Плотными рядами они стояли за рвом, готовые устремиться к обрушенным воротам. Передние линии - на коленях, следующие - в рост, за ними текли вереницы конных, и все до натягивали луки, осыпая железным градом бойницы. Застучали дышла катапульт, неотёсанные камни полетели в крепость, поднимая ветер, над стеной прочертили дымные следы первые горшки с пылающей смолой и нефтью. По приказу Олексы запасные сотни стали отводить от стены, чтобы напрасно не терять людей, но камнемётчикам и смольникам деваться было некуда, а непрерывная работа не позволяла следить за небом, откуда сваливалась смерть, и люди падали с разбитыми головами, катались по земле, облитые жидким огнём. Их место заступали ратники запасных сотен, и фрондиболы непрерывно вскидывали журавлиные шеи, посылая врагу ответные гостинцы, подъёмники неустанно кланялись, подавая на стену мешки камней и дымящиеся бочки смолы.
Вражеским метальщикам нельзя было отказать в искусстве, зато ордынские тюфенги, перевозимые на верблюдах, лишь несколько раз тявкнули на стену и умолкли, едва добросив до неё каменные голыши. Где-нибудь в чистом поле эти вьючные громыхалки могли произвести впечатление, но под стенами крепости, изрыгающей пламя великих пушек, они вызывали насмешки.
Тараны продолжали греметь во все ворота, но у Набатной башни черепаха уже пылала, облитая греческим огнём. Прислуга, оставив попытки потушить адскую смесь, разбегалась. У Фроловских ворот ордынцам вначале удалось сбить пламя жидкой грязью. Вавила, орудуя длинным черпаком, опустошал уже второй бочонок, свергая вниз потоки дымящей чёрной жижи. Вычерпав бочонок наполовину, сунул внутрь горящий факел, поднял и перевалил через прясло, обрушив на вражеский таран столб огня. Черепаха воспламенилась с новой силой, горящая смола с жиром потекла в щели, облитые огнём ордынцы выскакивали из укрытия, катались в грязи рва, среди головёшек и трупов. Теперь лишь у Никольских ворот бухал таран, но там башенный проход заложили изнутри рядами обожжённых кирпичей, слитых крепчайшим раствором.
На пепелище посада, за линиями конных и пеших стрелков колонны воинов пришли в движение, и в тот момент, когда умолк таран под Фроловской башней, начался штурм Кремля. Под грохот бубнов, завывание труб и дудок тысячи врагов кинулись к стенам между главными стрельнами. Катапульты заработали во всю силу, словно враг хотел градом камней и лавой огня отсечь защитников укреплений от города. Перегретые тюфяки стали умолкать. Остей приказал заряжать фрондиболы бочонками подожжённой смолы и греческого огня, не жалея огнеприпасов, а запасным сотням подниматься на стену. Под смертоносным градом, по горящим лестницам отряды каменщиков, красильщиков, шерстобитов, огородников, ополченцев из числа беженцев устремились на помощь бронникам, плотникам, суконникам, кузнецам и кожевникам, которые под утро были поставлены на стену в предвидении штурма. Монахи с толпами ополченцев вносили наверх образы покровителей Русской земли и оставались среди бойцов, подавая пращникам камни и пули, лучникам - стрелы, метальщикам - сулицы, принимая бочки с кипятком и горячей смолой.
– Ну, Беско, вы тут и без меня управитесь. Заколачивайте заряды потуже, чешите их в хвост, я же пойду в морду чесать. За сынка посчитаться надо.
– Вавила надел стальную мисюрку с бармицами и прямой стрелкой, оберегающей переносье, - дар воеводы Боброка-Волынского за новую пушку, - сбросил полукафтан, под которым была надета байдана из толстых блестящих колец, - вторая половина воеводиного подарка, - взял длинную рогатину с крюком.
Два тюфяка из отданных Вавиле в досмотр стояли слева от башни - там, куда, воя, лезли по лестницам степняки. По пути Вавила остановился около мужиков, принимавших снизу медный бочонок с кипящей смолой.