Поле Куликово
Шрифт:
– Государь! К тебе - люди из ордынского стана.
– Послы?
– удивился Остей. Дума замерла.
– Нет, русские. Двое говорят: они - князья. С ними - поп. Их впустили в город по лестнице.
Лицо князя побледнело. У многих спёрло дыхание, лоб Морозова покрыла испарина. Одна и та же мысль явилась каждому: хан прислал пленных князей, захваченных в злосчастной битве.
– Они к тебе просятся, государь.
– Впусти, - сказал князь.
Вошли двое в опушённых соболем круглых шапках, в помятых епанчах, подпоясанных кушаками, сапоги в чёрной пыли. Третий - в поношенной рясе и скуфейке, ещё не старый,
– Кирдяпа? Семён? Вы откуда свалились?
– Морозов вскочил.
– Истинно, Иван Семёныч, свалились.
– Кирдяпа взглядом обежал думу.
– Со стены мы только што свалились - вы ж ворота свои крепко берёжете.
Лица ожили, Остей нахмурился:
– Кто - вы и зачем явились?
– Так то ж сыны великого князя суздальского, - сказал Морозов. Остей ожёг его взглядом.
– Правда - сиё, княже, - выпячивая грудь, заговорил Кирдяпа.
– Посланы мы отцом к великому хану Тохтамышу, вот уж кой день - при ставке ево. Ваши ратники на стене спознали нас да и впустили на крестном целовании, ибо дело - неотложное.
– Вы - от хана или сами собой?
– Остей сохранял суровость.
– Не посылал нас великой хан. Сказал лишь: можете-де в Кремле побывать, ежели пустят. Я-де в разумие воеводы ихнево верю, кровь больше не стоит лить. Расскажите, мол, тамо, чево повидали.
– И чего вы повидали?
– Ты, княже, не понужай меня, - осердился Кирдяпа, уставив на Остея глаза-оловяшки.
– Я - князь, сын великого государя и наследник ево. А видали мы силу несметную.
– О том и спешили донести нам?
– Не токмо. Землёй рязанской шла Орда - никого не тронула, города обегала, не стоптала колоска. И нас по чести жаловал хан. На Оке он стоял, при нём князь Олег гостевал. За одним столом оне пировали, нас посадили рядом.
– Семён гукнул и засопел, но Кирдяпа не обратил на брата внимания.
– Хан сказывал нам: он-де пришёл наказать князя Митрея за неправды многие и обиды царскому величеству. Хто, мол, не противится ему, хочет по старине жить, тому он, великой хан, послужит защитой. При нас Олегу ярлык выдал. И Михайле Тверскому тож послал. Сказал: и нам выпишет.
– Выписал?
– спросил Олекса.
– А как жа!
– Кирдяпа не понял насмешки.
– Уж показывал. Все наши права старинные в той грамотке помянуты. И выходы он требует не по давней старине, а как платили при Джанибеке. Мне, говорит, людишек ваших не надобно, нашей-де царской казне токо разор: меньше людишек ясачных - меньше и приход. Мне, говорит, довольно мягкой рухляди, хлеба, воску и серебра.
– А золото годится?
– Господа думцы!
– Остей свёл брови.
– Про золото не сказывал, - растерялся Кирдяпа, но тут же обнадёжил.
– Небось, не откажется и от жемчугов.
– Вам-то он чего посулил от прибытков?
– спросил Олекса.
– Тридцать сребреников? Али побольше?
Кирдяпа набычился и засопел:
– Ты, боярин, пошто злобствуешь? Нам нынешний царь зла не творил, и мы старинного обычая не рушили. Митрей порушил ево и тем беду на вас навёл.
– А ты забыл, княжонок, как ваши нижегородцы в чумной год перебили полторы тысячи нукеров хана вместе с послом? Какому обычаю следовали они, восставая на насильников? Ты забыл, как Нижний и все ваши волости пеплом по ветру развеивали? Как брата твово Ивана лютой смерти предали
– Да Бегича с Мамаем на нас же тогда навёл!
– крикнул Семён.
– Бегичу с Мамаем мы свернули поганые шеи. И Тохтамышу давно свернули бы, не отойди вы от русского дела. Вот слушаю вас и дивлюсь: будто вы - не княжичи, а побирушки. Знаете ли вы старинный-то наш обычай - мечом гнать ворога с родной земли, пока не прошиб его кровавый пот! Да коли теперь Москва не устоит, хан передавит вас. Он вам покажет права, олухи Царя Небесного!
– Не богохульствуй, Олекса Дмитрич, - сказал седой игумен.
– И гневливое слово придержи. В несчастье Господь милует смиренных и терпеливых.
– Какому смирению учишь, отче, перед кем?
– Погоди, Олекса, - прервал Остей.
– Вы, княжичи, зачем пришли к нам? Уговаривать нас отворить хану ворота?
Кирдяпа отёр вспотевшее лицо рукавом и сказал:
– Не время вам теперича безумствовать. Тебе, княже, надо идти к хану с покорством. Он возьмёт откуп, да и - прочь. Зачем ему изводить ваш корень, ежли выходы станете платить? Да нелюби не выказали бы к наместнику, коего он даст вам.
Остей спросил:
– Зачем наместник Москве при живом государе?
– Нету вашего государя, - буркнул Кирдяпа, опуская глаза.
– Побиты и Митрей Иваныч, и Володимир Ондреич, а иде ихние княжата, не ведаю. Хан, небось, в Сарай отослал, коли живы.
Стало слышно, как ноет и бьётся в зелёное пузырчатое стекло муха.
– Сами видали побитых князей?
– спросил Остей.
– Он видал.
– Кирдяпа отступил и вытолкнул вперёд таившегося за его спиной попа.
– Сказывай, отче.
Поп всхлипнул, слёзы хлынули из его глаз, омочив редкие усы и бородёнку. Симеон спросил:
– Кто - таков, сыне? Какой епископии, какого прихода?
– С Литвы - я, отче. Полоцкой епископии, приход держал в сельце Рядовичи, не слыхали?
– Поп утёр глаза.
– К Сергию шёл в обитель, да не застал. Сказали, будто он отъехал к великому князю в Переславль.
– Тёмные глаза попа, обежав думцев, скрылись и он снова всхлипнул.
– Туда я и направился с молитвой, да татары в пути полонили меня. Оно, грех сетовать - не оскорбили сана мово, в товарах везли. Как-то ихний начальник спрашивает: можешь ли целить раны? Говорю: доводилось. Он и зовёт меня: пошли со мной, может, спасёшь кого из ваших православных. Пришли - Господи, спаси и помилуй нас!
– У попа вырвался стон, и снова хлынули слёзы.
– Над речкой - широкое поле и всё устлано кровавыми телами. Своих Орда, видать, собрала, одни наши - безбронные, догола раздетые и разутые...
– Дума ждала, пока рассказчик справится со слезами.
– Мужики там какие-то ходят, знать, татары согнали - хоронить. Мне бы молитвы читать по усопшим, я же в гневе кары на душегубов призываю... Мурза ихний посмеивается да говорит мне: поди поп, глянь последний раз на московских князей, нынче их зароют в одной яме со всеми. Иду - ноги едва несут, - и вижу: лежат двое рядышком в одних рубахах нательных, у обоих чёрные стрелы в грудях торчат... Снял я крест...