Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

– Не боись, православные! На Тетюшковском подворье этого добра много. Айда со мной!

В тёмных улицах загорались всё новые костры - пиршество разрасталось. А на стенах? Адам бросился к башне.

– Што там за гульба?
– встретил вопросом Вавила.

– У тебя-то хоть не пьют?

– Обижаешь, воевода. Да и с чего бы?

– Передай по стене: пьяный на страже будет казнён вместе с начальником!

Адам добежал до светящейся двери ближнего собора, пробился к амвону и, не обращая внимания на недовольство дьякона, который вёл службу, крикнул в толпу:

– Православные!

Скверное дело затеялось в Кремле, и страшное. На улицах - пьяная гульба, а враг может пойти на приступ этой ночью.

Тишина в храме сменилась ропотом возмущения.

– Ратники! Берите секиры, ступайте по винным погребам. Не дайте себя вовлечь в пьянство. И не верьте, будто князь велел поить народ. Разбивайте бочки и жбаны, выливайте отраву до капли. Не сделав это, мы погибнем!

Люди из храма хлынули наружу.

У князя ещё не закончилась дума. Морозов, красный и потный, что-то доказывал Томиле, который стоял перед ним, похожий на рассерженного петуха.

– Пошто врываешься без позволения, когда бояре думают!
– вызверился Морозов на влетевшего в залу Адама.

– Отрыщ, боярин!
– вскипел Адам.
– Князь Остей, вы тут слова тратите, а кто-то твоим именем устроил в детинце гульбище.

Остей вскочил.

– Я послал выборных унять гуляк, да справятся ли?

Усмешка явилась на лице Морозова.

– Вот оно, ваше воинство! Што я говорил? Оне лишь до погребов добирались, ратнички.

– Побойся Бога, Иван Семёныч!
– закричал Томила.
– Ты воеводой поставлен, и обязан ты был первым делом разбить винные подвалы. Поди на мой двор - найдёшь ли там хоть каплю?

– И на стенах гуляют?
– спросил Остей.

– Я был у Фроловских, там - порядок. Сотские не попустят. А учинили пьянство, я думаю, люди боярского сына Жирошки.

– Слыхали, как повернул суконник! Ево ратнички винище жрут, а отвечать боярскому сыну Жирошке?

– Довольно!
– оборвал Остей.
– Теперь же берите дружинников и всех, кто - под руками. Подвалы разбить, на улицах поставить караулы.

Олекса, выбегая за Адамом, крикнул:

– Пожди меня!

Гудел уже весь Подол. Где-то близ Никольских ворот шла потасовка - гомонили мужики, голосили бабы. Повсюду слышался брех собак, с Подгорной долетали разбойничьи песни, в стороне Фроловских ворот на рогах и гуслях наяривали плясовую. Неподалёку кто-то орал:

– Не трожь, пёс, князь дозволил!

Послышались удары, вскрик, звон разбитой корчаги или сулеи. Стайкой от Успенского собора пробежали девицы. Скоро появился Олекса во главе своих дружинников, вооружённых топорами.

– Айда на Подол, там - главное гульбище.

– Я лучше к Фроловским, там на дворе Тетюшкова море разливанное. Боярин чужеземных гостей привечал.

– Возьми пяток моих.
– Олекса назвал дружинников по именам.

Мимо опустевшего храма Адам двинулся к знакомому подворью. По пути у костра запалили витни, заодно опрокинули корчаги с брагой. Боярский дом был освещён изнутри, из распахнутых дверей неслись бессвязные голоса, кто-то спал, положив голову на ступеньку крыльца. Молодец в светлой рубахе тянул за руку простоволосую молодайку к амбарам, она

упиралась, хохоча и повторяя:

– Муж-то - вот как воротится...

Адам плюнул. Молодец оставил женщину, нетвердо пошёл навстречу:

– Витязь наш, Адамушко, в гости пожаловал...

Отстранив с пути пьяного, Адам направился к винным погребам, спустился по ступеням в первый. Полупудовый замок был сбит, дверь погреба растворена, в ноздри шибануло винным духом. Узкое, длинное вместилище с деревянным полом и стенами уставлено бочонками, лагунками и кувшинами.

– Ого, да тут на весь детинец хватит.

– В том-то и зло, Окунь.
– Адам хватил топором по боку пузатый узкогорлый кувшин вполовину человеческого роста, пол залило тёмной струёй, пахнуло ароматом весеннего луга.

– Ох, добры - меды у боярина!
– простонал дружинник.

– Слышишь - шипит. Змей здесь гнездится, лютый, беспощадный - на погибель нам.

– Одначе, Адамушка, бочки разбивать в подвале негоже. По колено зальёт погребец, оне, дьяволы, вёдрами черпать станут.

На ступенях послышались шаги, несколько гуляк заглянули в погреб, обрадованно загудели. Дружинники хватали их за шиворот и выпроваживали. Потом стали выкатывать бочки, многоведёрные лагуны брали в охапку и выносили на подворье, высаживая днища. Покидали погреб нетвёрдым шагом, хотя ни один не выпил и глотка.

У ворот собралась толпа, Адам велел разгонять её.

Эх, народ!
– сокрушался пожилой дружинник.
– Любо-дорого было после веча смотреть на него. И татей сами же казнили, а дорвались до хмельного - стыд и срам.

Кто-то подбил на гульбище.

– Подбил! Всякому голова дана - думать. Кабы праздник престольный - жри, чёрт с тобой, сам же маяться будешь. А тут в осаде - до свинства.

– Не все же такие, трезвых в детинце куда больше.

– Да хоть и не все! Беду на город один бражник может навести. И пятно теперича на нас - что скажет государь, коли узнает?

Лишь за полночь утихомирился зелёный змий, выползший в город из погребов и подвалов. Но до петухов то там, то здесь раздавались пьяные крики и песни, слышалась брань караульных, загоняющих гуляк в дома. Часть запасов хмельного бражники растащили и кое-где продолжали пить.

Прислушиваясь к голосам в улицах, Адам шёл по стене мимо белеющих зубцов, называл пароль страже. У Никольской башни он разговаривал с Клещом, от него узнал, что у Каримки убили одного ополченца во время стычки с пьяной ватагой. Адам сказал, что остаётся при убеждении: хмельной разгул устроил Жирошка со своими людьми - мстит за расправу на вече с подкупленными им татями и попрошайками.

– Он што, ворота хочет отворить хану?
– усомнился Клещ.

– Кто знает? От нас-то ему неча добра ждать.

– Взять бы под стражу пса.

– Попробуй. Он - боярский сын, нам - не чета. Вон как на меня из-за нево бояре окрысились. А присмотреть бы надо.

Адам вошёл во Фроловскую башню. На лежанке близ великой пушки спал Вавила. В уголке бодрствовал отрок. В узком проёме бойницы светился тлеющий пеньковый витень.

– Не спишь, Ванюша?

– Батяня наказывал огонь сохранять. Мне - привычно.