Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

Самая горластая русская пушка во Фроловской башне послала вслед отступающим последнее каменное ядро, и над стеной пронёсся торжествующий клич. Тохтамыш не обернулся: хоругви, развевающиеся над шатрами крепостных башен и самыми высокими зубцами, сжигали ему душу. Не уж то придётся вести правильную осаду крепости с примётами, таранами, подкопами и прочими хитростями, о которых у Тохтамыша - ни малейшего понятия? В войске, правда, есть искусные городники, мастера осадных работ, но у хана Тохтамыша нет времени.

Уже подходя к ставке, спросил Карачу:

– Где - Кази-бей? Почему я не видел его?

– Он ранен железной

стрелой в начале приступа. В живот...

– Старый глупец, наверное, красовался в своём малиновом бешмете и золочёной броне... Однако жаль князя. Придётся мне подарить жеребёнка от Золотого Барса тому, кто первым взойдёт на стену.

У своего шатра Тохтамыш постоял, глядя на толпы воинов, бредущих в лагерь. Каждый, наверное, с ужасом думает о том, что скоро его снова погонят на стену. Иные оглядываются, и стена кажется им телом дракона, который лёг на пути к родным аилам. Пожалуй, многие сейчас ненавидят хана за обман: разве они ожидали, что их поведут охотиться на каменного дракона? Даже нукеры прячут глаза от своего повелителя. Не уже ли кончилась дорога удачи и, как было когда-то, хан Тохтамыш снова вступил на тропу бед?

Тохтамыш больше часа сидел один в своей веже, не снимая стальной брони. Наконец послышался хлопок в ладоши, и Карача вбежал в шатёр.

– Пошли за Батар-беком и главным юртджи - он у Кутлабуги.

– Батар-бек уже здесь и Кутлабуга - тоже.

Хан от гнева чуть не подпрыгнул на подушке.

– Я сказал: мне нужен главный юртджи, а не Кутлабуга!

Тысячник попятился, остановился и, боясь задеть порог, с опущенными глазами пробормотал:

– Кутлабуга лучше сам расскажет.
– И шмыгнул вон.

Кряхтя, вполз Батар-бек на кривых ногах, поклонился, сел на подушку у стенки, посвечивая голым черепом. Кутлабуга вошёл, покачиваясь, в поклоне коснулся рукой кошмы и сел к Батар-беку. На его бритой голове топорщилась чёрная щетина. Адаш явился неслышно.

– Где - юртджи?
– спросил Тохтамыш.

– Повелитель. Мы стояли с ним возле моей палатки, за речкой, когда начался приступ. Там стена - невысокая, но под ней - крутой берег. Плотники просчитались, и лестницы вышли короткими. Я велел повесить собак на страх другим.

– Где - юртджи?
– темнея лицом, рыкнул хан.

– Он стоял рядом со мной, повелитель, - повторил Кутлабуга.
– Маленькое свинцовое ядро попало ему в голову. Другое прошило палатку и убило моего юртджи.

Тохтамыш раскачивался на подушке. Только смерть сына была тяжелее новой потери. Старый мудрец, юртджи Рахим-бек, он когда-то служил у Тимура, помогая ему строить и разрушать города. Большой казной и почти ханской властью соблазнил его Тохтамыш. Думал ли Рахим-бек, что закончит свои дни под осаждённым городом страны русов? Он многое видел, он мог теперь дать совет, какого не дождёшься от золотоордынских наянов, умеющих лишь махать мечами в поле. Сейчас Тохтамыш ненавидел Кутлабугу - будто тот своей рукой убил Рахим-бека.

– Ничего не добившись, мы уже потеряли царевича, юртджи и темника, - сказал хан.
– Я не считаю простых воинов, хоть и они - не трава. Но есть ещё одна смерть, которая - страшнее всех других.

Мурзы с испугом смотрели на повелителя.

– Вы - плохие начальники, если не понимаете. Человека на войне губят раны. Войско же гибнет от неверия в победу. Я боюсь второго неудачного приступа. Думайте.

Долго молчали,

наконец, Батар-бек закряхтел и качнул головой.

– Говори.

– Зачем тебе эта крепость, повелитель? Мои воины - не мыши, способные проточить камень за месяцы. Мои воины - свободные волки. Оставь здесь тысячу - и довольно. Когда мы промчимся по всей Руси ураганом, оставляя только пепел и мертвецов, московские мужики с их князем выйдут к тебе с верёвками на шее.

Хан прикрыл глаза.

– Ты - хороший воин, Батар-бек. Но ум воина - не длиннее его меча. В Москве хватит припасов, чтобы перезимовать. Они станут есть лошадей и кошек, но не сдадутся на милость. Кремль - это якорь московского корабля. Вырвем якорь - волны и ветер погонят корабль и разобьют о скалы.

– Надо сделать примёт, и тогда мы въедем в их крепость на лошадях, - подал голос Кутлабуга.

– Я говорил с городниками. В посаде нет целого бревна. Копать землю, возить деревья - это две недели. Это - месяц! А в крепости не станут сидеть сложа руки. И воеводы Дмитрия собирают полки.
– Тохтамыш посмотрел на главного харабарчи. Тот сидел, упёршись взглядом в войлок. Собираясь в волчий набег, Тохтамыш взял с собой много волков и лишь одного советчика. И того потерял. Теперь думать придётся самому.

...Роптал ордынский лагерь, полумесяцем охвативший московскую крепость. В Кремле звонили колокола. Закрыв лицо руками, Тохтамыш сидел в одиночестве. Почему так счастлив - Тимур в своих военных предприятиях? Почему он может неделями осаждать города, ничего не опасаясь? Кто остановит безродного тигра? Кроме Тохтамыша некому. Но Тохтамыш ещё должен одолеть каменную стену.

Надо заставить войско молиться всю ночь - Аллах тогда, наверное, услышит и восстановит справедливость. Разве Аллах не должен покарать этих неверных собак, укрывшихся за стеной? Они не хотят покориться своему законному владыке, они убили правоверного царевича и множество других воинов Аллаха. Сейчас Тохтамыш ненавидел их - они не позволяли порезать себя и распродать в рабство ему, властелину Орды. Тохтамыш теперь понимал краснобородого старика Чингисхана, который видел высшее наслаждение в том, чтобы усмирить взбунтовавшихся и подавить непокорных. Хан заставил себя думать, искать дорогу в крепость и на тот случай, если завтрашний штурм окажется неудачным.

Когда смолкли пушки, женщины и ребятишки хлынули к стене, остановить их было не возможно. По лестницам сносили раненых, убитых опускали со стены на связанных копьях. Плач, проклятия врагу, и рядом - слёзы радости и объятья. Сошедшего вниз Олексу кто-то тронул за локоть.

– Арина? И ты - здесь?

Молодая женщина с ребёнком на руках протянула ему узел, из которого торчало горлышко кувшина.

– Поснедай, Олекса Дмитрия.

– Благодарствую, Аринушка, да к князю спешу.

– Он же ускакал к неглинской стороне.

Олекса уж и не помнил, когда последний раз обедал, взял узел.

– Да тут - на целый десяток.
– Поискал взглядом кого-нибудь из своих, но не было вблизи ратника, которого не старались бы теперь накормить и напоить. Даже незамужние прибежали с узелками. Олекса стал выбираться из толпы к брёвнам, сваленным поодаль грудами, присел и развязал холст. Арина стояла рядом, мальчишка поглядывал голубыми глазёнками на железного дядю, который убирал подовые пироги один за другим.