Полное собрание сочинений. Том 27.
Шрифт:
— Но когда я чувствую, я знаю, что у меня крылья, я люблю черезъ нее всхъ, и васъ, и всхъ.
Онъ ничего не отвтилъ, и мы замолчали. Трутутумъ, только подрагивали подъ нами колеса по рельсамъ.
— Нтъ, нельзя этаго передать другому, — сказалъ онъ.
— Чего?
— Того, в чемъ обманъ, въ чемъ ужасъ этой вашей любви.
— Да въ чемъ же?
Онъ не отвчалъ, а все пилъ свой чай и предложилъ его мн. Я думалъ, что онъ хочетъ прекратить разговоръ, такъ долго мы молчали, но онъ вдругъ поставилъ стаканъ. [111]
— Въ чемъ ужасъ? — повторилъ онъ.
— Я не понимаю.
— А поймете, когда узнаете, кто я.
Я вопросительно посмотрлъ на него.
— Я Степановъ. Леонидъ Степановъ.
— Я не знаю.
— Я Степановъ, судившійся 4 года тому назадъ въ Казанскомъ окружномъ Суд, — сказалъ онъ, глядя на меня твердымъ, но холоднымъ взглядомъ.
— Да, Степановъ, но нтъ, я не знаю, я не слыхалъ, не читалъ.
— А я думалъ, что это дло надлало столько шума, что вы знаете. [112]
— Но что общаго съ нашимъ разговоромъ? — сказалъ я.
— Что общаго? Дло это — исторія любви, самой, по вашему, возвышенной, хорошей любви.
Я молчалъ.
— Да, вамъ нужно это знать. Можетъ быть, вы не захотите знать меня посл, но мне все равно, я для васъ скажу и для себя. [113]
—
Да, но я влюбился, какъ вс влюбляются. Я думалъ, что я самъ. A совсмъ нтъ: это устроили мамаши и портнихи. Мамаши съ катаньями на лодкахъ, портниха съ таліями и т. п.
Заманиванье, ловленіе жениховъ мамашами — вдь это другой, всмъ извстный секретъ. Признаться въ заманиваньи — помилуй Богъ, но вдь на этомъ проходитъ вся жизнь семей съ двицами. И родители и дочери въ запуски другъ передъ другомъ только это и длаютъ, ссорятся, соревнуютъ, хитрятъ, мошенничаютъ. А когда сдлаютъ и пока длаютъ, показываютъ видъ, что это длается само собой. Не могу безъ злобы говорить про это, потому что все отъ этаго.
Ну, вотъ я и женился. Женился какъ вс, то есть сложились извстныя обстоятельства: съ одной стороны, меня поймали, съ другой стороны, я самъ влетлъ, потому что подошло такое время, т. е. по той же самой причин, по которой я случайно сходился и съ другими женщинами. Но разница была въ томъ, что тамъ я ничего о себ не воображалъ хорошаго, а тутъ я за это себя почему
— Нтъ, ну какже это возможно?
— Да, если бы мн тогда это сказали, я бы убилъ того. Это было совсмъ другое въ моемъ представленіи. Но горькимъ опытомъ я узналъ, что это было ничто иное. Тогда я былъ во всемъ разгар лжи. Но и тогда, я помню, нкоторыя подробности сватьбы оскорбили меня. Я почувствовалъ, что что то не то. Вдь вы помните, что если женятся по домострою, какъ онъ говорилъ, то пуховики, приданое, постель — все это подробности нкотораго законнаго дла, освящаемаго таинствомъ. Но у насъ, когда изъ 10 брачущихся едва ли есть одинъ, который вритъ въ таинство, когда изъ 100 мущинъ едва ли одинъ есть уже не женатый прежде, какое ужасное значеніе получаютъ вс эти подробности: постели, халата, капота, блья, туалета «jeune mari'ee», [122]шоколаду. Ложь ложью, а когда до дла, то собачья сватьба и больше ничего. Это немножко оскорбило меня, но ничего, я, какъ и вс, просмотрлъ это, то есть воображалъ себ ложь, a длалъ гнусную правду.
Я женился, и устроилось то, чего я въ дйствительности желалъ, вступая въ бракъ, т. е. нкоторыя удобства жизни, но того, о чемъ я мечталъ, разумется, не было и признака. Я женился для того, чтобы спокойно жить с женою, но пока я не жилъ спокойно съ своей женою, я жилъ съ другими женами, на то время находя это боле удобнымъ, и потому невольно сдлалъ заключеніе о томъ, что другіе люди, не женившіеся, должны смотрть на мою жену, какъ я смотрлъ на другихъ. И тутъ начались мученія ревности, не одной ревности, но гордости оскорбленнаго самолюбія и еще негодованія на покушенія противъ моей законной собственности, купленной мною дорогой цной. Кром того, очень скоро посл моей женитьбы я сдлалъ необыкновенное открытіе о томъ, что жена моя, кром своей любви ко мн, даже, какъ мн казалось, въ протипоположность этой любви, имла свои чувства, привычки, то, что называютъ убжденіями, и еще больше неожиданное открытіе (столь же неожиданное и оскорбительное для меня, какъ и то, что она храпла), что она сердилась и, когда сердилась, говорила очень ядовитыя мн вещи. Тутъ же она забеременила, начались капризы и ссоры. Я служилъ тогда предводителемъ. На създъ прізжалъ къ намъ товарищъ прокурора, который повадился здить. И у меня началась ревность.
Я, женившись, ршилъ быть вренъ своей жен и, признаюсь, гордился этимъ, гордился тмъ, что, будучи 10 лтъ развратникомъ, я былъ вренъ моей жен. О томъ, чтобы она была неврна мн, она, мояжена, я не могъ подумать безъ ужаса. [123]И потому чувства, которыя вызывало во мн ухаживанье этаго товарища прокурора, были ужасно мучительны. Должно быть, я сталъ непріятенъ. Она стала еще непріятне. И не прошло еще году, какъ я узналъ еще новый, всмъ извстный секретъ, именно тотъ, что супружеская жизнь 99/ 100есть неперестающій адъ и мученія, и что вс супруги сговорились скрывать отъ всхъ этотъ всмъ извстный секретъ. У насъ шелъ адъ, а для людей было похоже на ту жизнь, которую я воображалъ себ; но похоже было только снаружи, т. е. т, которые смотрли на насъ, могли признавать, что мы жили любовной жизнью, но изнутри это было не такъ. [124]Стычки были безпрестанныя. Слова все боле и боле жестокія говорились другъ другу. Тогда я не понималъ того, что насъ связывала вовсе не любовь, a нчто совсмъ противуположное; находили періоды просто злобы другъ на друга безъ всякой видимой причины, подъ самыми непонятными предлогами — за кофе, за пролетку, за ломберный столъ, все дла, которыя ни для того ни для другаго не имли никакой важности. Я не замчалъ тогда, что эти періоды злобы возникали совершенно правильно и равномрно, соотвтственно періодамъ того, что мы называли любовью. Періодъ любви — періодъ злобы, длинный періодъ [любви] [125]— длинный періодъ [злобы]. [126]Тогда мы не понимали, что эта любовь и злоба были тоже самое чувство, только съ разныхъ концовъ. Такъ шло 12 лтъ. Старшему мальчику было 11, двочк 9, еще два мальчика были 7 и 5 лтъ. 3-хъ лтній былъ послдній.
Случилось, что посл одной болзни жены ей нельзя было рожать. Отношенія наши все время были тже отвратительныя. Часто бывали времена, что я говорилъ себ въ душ: «ахъ кабы она умерла!» и ужасала эта мысль и не могъ ее отогнать. Не знаю, думала ли она тоже. Должно быть. Ссоры бывали жестоки. Потомъ уже узнали силы другъ друга и не доходили до послднихъ предловъ, но ненависть другъ къ другу кипла страшная. Снаружи же все было прекрасно. Мы были врны другъ другу, воспитывали дтей и были приличны. Я еще не зналъ тогда, что 99/ 100такъ называемыхъ хорошихъ супружествъ живутъ такъ. Я думалъ, что это я одинъ такой несчастный, и скрывалъ, но она была привлекательна и еще больше красива съ тхъ поръ, какъ перестала рожать.
Тутъ же я отслужилъ 3-е трехлтіе, и ршено было для воспитанія дтей хать жить въ городъ. Удивительно, какъ все совпадаетъ и въ правильной и даже неправильной жизни. Какъ разъ когда родителямъ жизнь становится невыносимой другъ отъ друга, необходимы и городскія условія для воспитанія дтей, спасающія родителей отъ скуки и ненависти. Перехали въ городъ. [127]Такъ называемое воспитаніе дтей достигло вполн своей цли, чувство мое къ моей собственной жен, которое мы называемъ любовью, начинавшее охладвать въ деревн, тотчасъ же оживилось въ город, въ особенности ревностью, которую я держалъ въ себ и не позволялъ себ выказывать. Моя жена возбуждала чувства другихъ, и чувства другихъ возбуждали мои. Когда она прізжала домой въ цвтахъ и бальномъ плать, которое она снимала при мн, я чувствовалъ новый приливъ того, что я называлъ любовью къ ней. Но странное дло, въ город, при все учащенномъ щекотаніи ревности, это чувство все больше и больше перемшивалось съ недобрымъ чувствомъ. Но все было хорошо, и особенныхъ причинъ ревновать мн не было, и мояжена вела себя хорошо. Заботилась о дом, о дтяхъ и веселилась, какъ мы это называемъ. [128]Удивительное дло! Я говорилъ себ, что люблю свою жену и любимъ ей, мн казалось. Я, напримръ, былъ въ гор истинномъ, когда она заболла, еще въ большемъ гор, когда у нея выкрошился одинъ зубъ. Но о томъ, что у нея было въ душ, цлы ли были ея душевные зубы, я не то что не зналъ, я не хотлъ или, скоре, не могъ знать, какъ будто что то мшало мн знать это. Я, наблюдательный человкъ, довольно тонко понимающій людей, ничего не могъ, не хотлъ видть въ ея душ. Движенія ея рукъ, ногъ, пальцевъ, рсницъ я зналъ до малйшихъ подробностей и все еще и еще изучалъ, но души ея не видлъ, не зналъ и не думалъ, что она живетъ. А она жила. И жила сильно, потому что, да, потому что это было мало что прелестная красотой женщина, это былъ человкъ нжный, добрый. Да, она была прекрасный человкъ, но я не видалъ его. Я видлъ моюжену и только.