Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Толстой Лев Николаевич

– Съ праздникомъ, Ваше Сіятельство, – сказалъ онъ, низко кланяясь и встряхивая головой.

– Спасибо, любезный… вотъ пришелъ твое хозяйство провдать. Ты вдь сохъ просилъ у меня, такъ покажи ка на что он теб?

– Сошки?

– Да, сошки.

– Известно на что сохи, батюшка Ваше Сіятельство, все старо, все гнило, живаго бревна нту-ти. Хоть мало-мальски подперть, сами изволите видть – вотъ анадысь уголъ завалился, да еще помиловалъ Богъ, что скотины въ ту пору не было, да и все то ели ели виситъ, – говорилъ Чурисъ, презрительно осматриваясь. – Теперь и стропила-ти

и откосы, и переметы, только тронь, глядишь, дерева дльнаго не выдетъ. А лсу гд нынче возьмешь?

– Такъ для чего-же ты просилъ у меня 5 сошекъ? – спросилъ Николинька съ изумленіемъ.

– Какже быть-то? старыя сохи подгнили, сарай обвалился, надо-же какъ нибудь извернуться…

– Да вдь ужъ сарай обвалился, такъ подпереть его нельзя, а ты самъ говоришь, что коли его тронуть, то и стропилы вс новыя надо. Такъ 5 сохъ теб не помогутъ.

– Какого рожна подпереть, когда онъ на земли лежитъ.

– Теб стало быть, нужно бревенъ, а не сошекъ, такъ и говорить надо было, – сказалъ Николинька строго.

– Вистимо нужно, да взять то гд ихъ возьмешь. Не все-же на барскій дворъ ходить! Коли нашему брату повадку дать, то за всякимъ добромъ на барскій дворъ кланяться, какіе мы крестьяне будемъ? А коли милость ваша на то будетъ насчетъ 2 дубовыхъ макушекъ, что на гумн лежатъ, говорилъ онъ, робко кланяясь и переминаясь, такъ тоже я, которыя подмню, которыя поуржу изъ стараго какъ-нибудь соорудаю. Дворъ-то зиму еще и простоитъ.

– Да и вдь ты самъ говоришь, что все пропащее: нынче этотъ уголъ обвалился, завтра тотъ и весь завалится. Какъ думаешь, можетъ простоять твой дворъ безъ починки года два, или завалится?

Чурисъ задумался и устремилъ внимательные взоры на крышу двора.

– Оно, може, и завалится, – сказалъ онъ вдругъ.

– Ну вотъ видишь ли! чмъ теб за каждой плахой на барскій дворъ ходить (ты самъ говоришь, что это негодится), лучше сдлать твой дворъ заново. Я теб помогу, потому что ты мужикъ старательный. Я теб лса дамъ, а ты осенью все это заново и сдлай; вотъ и будетъ славно.

– Много довольны вашей милостью, – отвчалъ, почесываясь Чурисъ. (Онъ не врилъ исполненію общанія Князя.)

– Мн хоть бревенъ 8 арш., да сошекъ, такъ я совсмъ справлюсь, а который негодный лсъ въ избу на подпорки, да на накатникъ пойдетъ.

– A разв у тебя изба плоха?

– Того и ждемъ съ бабой, что вотъ вотъ раздавитъ кого-нибудь. Намедни и то накатина съ потолка бабу убила.

– Какъ убила?

– Да такъ убила, Ваше Сіятельство, по спин какъ полыхнетъ, и такъ она до ночи, сердешная, за мертво лежала.

– Что-жъ прошло?

– Прошло-то прошло, да Богъ ее знаетъ, все хвораетъ.

– Чмъ ты больна? – спросилъ Князь у охавшей бабы, показавшейся въ дверяхъ.

– Все вотъ тутъ не пущаетъ меня, да и шабашъ, – отвчала баба, указывая на свою тощую грудь.

– Отчего-же ты больна, а не приходила сказаться въ больницу? можетъ быть теб и помогли.

– Повщали, кормилецъ, да недосугъ все. И на барщину, и дома, и ребятишки, все одна. Дло наше одинокое, – отвчала старушонка, жалостно потряхивая головой.

<Учрежденное

Княземъ съ такой любовью и надеждою на несомннную пользу деревенское заведеніе для подаянія простыхъ медицинскихъ средствъ больнымъ крестьянамъ не могло принести пользы въ этомъ случа, котораго онъ не только не предполагалъ, но и даже понять не могъ хорошенько. Это озадачило его, онъ поспшилъ перемнить разговоръ>.

Глава 7. Его изба.¹²

<Посмотримъ твою избу, сказалъ онъ, всходя въ нее. – На лво¹³ отъ низкой двери въ углу передъ лавкою на земляномъ неровномъ полу стоялъ кривой столъ; съ той же стороны были примостки около печи, надъ столомъ въ углу стояла деревянная черная, черная икона съ мднымъ внчикомъ, нсколько суздальскихъ картинокъ, истыканныхъ тараканами и покрытыхъ странными славянскими словами, были наклеены возл. Но эти безграмотныя картинки и тараканы не помшали часто возноситься изъ этаго мрачнаго угла чистымъ услышаннымъ молитвамъ.>¹⁴

<За столомъ была широкая лавка, покрытая рогожей и овчинами, около нея и подъ ней стояли свтецъ, кадушки, ушатъ, ведра, ухватъ. Противуположную сторону занимали почернвшая большая смрадная печь и полати.>

Неровныя темно срыя стны были увшаны разнымъ тряпьемъ и хламомъ и покрыты тараканами. Изба была такъ мала, что въ ней буквально трудно было поворотиться, и такъ крива, что ни одинъ уголъ не былъ прямъ. Въ середин потолка была большая щель и несмотря, что въ двухъ мстахъ были подпорки, потолокъ, казалось, не на шутку угрожалъ разрушеніемъ.

– Да, изба очень плоха, – сказалъ Князь, всматриваясь въ лицо Чурису, который потупившись, казалось, не хотлъ начинать говорить объ этомъ.

– Задавитъ насъ и ребятишекъ, задавитъ, – начала приговаривать баба, прислонившись къ стн подъ полатями и, казалось, собираясь плакать.

– Ты не говори, – строго сказалъ ей Чурисъ и продолжалъ, обращаясь къ Князю и пожимая плечами, – и ума не приложу, что длать, Ваше Сіятельство, и подпорки и подкладки клалъ; ничего нельзя исдлать. Какъ тутъ зиму зимовать? Коли еще подпорки поставить да новый накатникъ настлать, да переметъ перемнить, да покрыть хорошенько, такъ, може, какъ-нибудь и пробьемся зиму-то, только избу те всю подпорками загородишь, а прожить можно, а тронь, и такъ щепки живой не будетъ.

Николиньк было ужасно досадно, что Чурисъ не обратился прежде къ нему, тогда какъ онъ никогда не отказывалъ мужику и только того и добивался, чтобы вс прямо приходили къ нему за своими нуждами, – а довелъ себя до такого положенія; онъ очень золъ былъ за это на Чуриса, разсердился даже, пожалъ плечами и покраснлъ, но видъ нищеты и спокойная беззаботность, окружающая его, нетолько смягчили его гнвъ, но даже превратилъ его въ какое-то грустное, но доброе чувство.

– Ну, какже ты, Иванъ, прежде не сказалъ мн этого? – сказалъ онъ тономъ нжнаго упрека, садясь на лавку.