Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика
Шрифт:
Юхванка во время этой нотаціи опустилъ глаза внизъ, но и тамъ они ни на секунду не оставались спокойными.
– Мы, Ваше Сіятельство, – отвчалъ онъ, – не хуже другихъ на работу выдемъ.
– Да на чемъ ты выдешь?
– Ужъ будьте покойны, Ваше Сіятельство, голышами не будемъ, – отвчалъ онъ, безъ всякой надобности нукая на мерена и отгоняя его. – Коли-бы не нужда, то сталъ-бы разв продавать.
– Зачмъ-же теб нужны деньги?
– Хлба нту-ти ничего, да и Болхи отдать долгъ надо.
– Какъ хлба нту? Отчего-же у другихъ, у семейныхъ еще сть, а у тебя у безсемейнаго нту? – Куда-жъ онъ двался?
– ли, Ваше Сіятельство, а теперь ни крохи нтъ, лошадь я къ осени передъ Богомъ куплю.
– Лошадь продавать и думать не смй.
– Что-жъ, Ваше Сіятельство,
– Не сдобровать теб, еоан, ежели ты не исправишься, – сказалъ Николинька медленно, – потому что такихъ мужиковъ, какъ ты, держать нельзя.
– На то воля ваша, – отвчалъ онъ спокойно, – коли я вамъ не заслужилъ. А кажется за мной никакихъ качествъ не замчено. Извстно, ужъ коли я вашему Сіятельству не полюбился! только не знаю за что?
– А вотъ за что: за то, что у тебя дворъ раскрытъ, сть нечего, навозъ не запаханъ, плетни поломаны, а ты сидишь дома, да трубочку покуриваешь.
– Помилуйте, Ваше Сіятельство, я и не знаю, какія он трубки то бываютъ.
– Вотъ ты опять лжешь.
– Какъ я смю лгать Ваше Сіятельство.
– Все это: трубки, самоваръ, сапоги, все это не бда, коли достатокъ есть, да и то нейдетъ, a бдному мужику, который послднюю лошадь продаетъ – это не годится. Опять сколько разъ я теб говорилъ, чтобы ты въ городъ не смлъ отлучаться безъ спросу; а ты опять въ Четвергъ здилъ барана продавать и съ фабричными по кабакамъ шляться. Вдь я про тебя все знаю, не хуже твоихъ сосдей. Теб старуха полный дворъ отдала и скотины, и лошадей, всего было довольно, а ты его раззорилъ, такъ что теб 3-хъ душъ кормить нечмъ, да еще и ее почитать не хочешь. И баба твоя тоже, чмъ бы работать, когда у васъ хлба нтъ, только знаетъ, что въ платки, да въ коты наряжается. Ты мужъ, ты за ней смотрть долженъ. Ежели ты мужикомъ хорошимъ хочешь быть, такъ ты свою фабричную жизнь, и трубочки, и самоварчики оставь, да занимайся землей и хозяйствомъ, а не тмъ, чтобы съ объздчиками казенный лсъ воровать, да по кабакамъ зипуны закладывать. Коли теб въ чемъ нужда, то приди ко мн, попроси прямо, что нужно и зачмъ а не лги, тогда я теб не откажу ни въ чемъ, что только могу сдлать.
– Помилуйте, Ваше Сіятельство, мы кажется можемъ понимать, – отвчалъ онъ, улыбаясь, какъ будто вполн понималъ всю прелесть шутки Князя.
Николинька понялъ, какъ мало дйствительны могутъ быть его увщанія и угрозы противъ порока, воспитаннаго невжествомъ и поддерживаемаго нищетой, съ тяжелымъ чувствомъ унынія вышелъ на улицу. На порог сидла старуха и плакала.
– Вотъ вамъ на хлбъ, – прокричалъ Николинька на ухо, кладя въ руку депозитку въ 3 р., только сама покупай, а не давай Юхванк, а то онъ пропьетъ.
Старуха собралась благодарить, голова ее закачалась быстре, но Николинька уже прошелъ дальше.
«Давыдка Козелъ просилъ хлба и кольевъ», значилось въ книжечк посл Юхванки. —
«Какъ опять къ мужику?» скажетъ читатель. Да, опять къ мужику, преспокойно отвтитъ авторъ и прибавитъ: Читатель! Ежели вамъ скучны путешествія моего героя, не перевертывайте страницъ: интересне ничего не будетъ, а бросьте книгу. И вамъ будетъ не скучно, и мн будетъ пріятно. О васъ, читательница, я и не говорю. Не можетъ быть, чтобы вы дочли до этихъ поръ. Но ежели это случилось, то пожалуйста бросьте книгу, тутъ ничего нтъ для васъ <интереснаго> ни Графа богача соблазнителя въ заграничномъ плать, ни маркиза изъ-за границы, ни Княгини съ кораловыми губами, ни даже чувствительнаго чиновника; о любви нтъ, да кажется и не будетъ ни слова, все мужики, мужики, какіе то сошки, мерена[?], сальныя исторіи о томъ, какъ баба выкинула, какъ мужики живутъ и дерутся. – Ршительно нтъ тутъ ничего достойнаго вашего высокаго образованія и тонкихъ чувствъ. Вамъ, я думаю, надоло слушать, какъ супругъ или папенька вашъ возится съ мужиками; а можетъ быть даже вы никогда и не думали о нихъ; притомъ ихъ такъ много 9/10 нашего народонаселенія, такъ чтоже это за рдкость: что же для васъ можетъ
– Наднь Яковъ.
Яковъ надлъ.
– Гд изволили быть, Ваше Сіятельство?
– Былъ у Юхванки. Скажи пожалуйста, что намъ съ нимъ длать?
– А что, Ваше Сіятельство?
Князь разсказалъ ему бдность, въ которую вводитъ себя Юхванка и его нерадніе къ хозяйству, «какъ будто онъ хочетъ отъ рукъ отбиться», прибавилъ онъ.
– Не знаю, Ваше Сіятельство, какъ это онъ такъ вамъ не показался: онъ мужикъ умный, грамотный, при сбор подушныхъ онъ всегда ходить и ничего, честный, кажется, мужикъ, и старостой при моемъ ужъ управленіи 3 года ходилъ, тоже ничмъ не замченъ. Въ третьемъ год опекуну угодно было его ссадить, такъ онъ и на тягл исправенъ былъ. Нешто хмлемъ позашибаетъ, зато аккуратный мужикъ, учтивый, и самоварчикъ у него есть. Становой ли, землемръ, кто бывало задетъ, или офицера поставятъ: все бывало къ нему. Обходительный мужикъ! —
– То-то и бда, – отвчалъ Николинька съ сердцемъ, что онъ никогда мужикомъ работникомъ не былъ, а только вотъ сборщикомъ ходить, фабричничать, старостой мошенничать, трубочки, да грамотки, да самоварчики. Онъ и хочетъ, кажется, чтобы я его съ земли снялъ, да на оброкъ пустилъ. Только я этаго не сдлаю, за что другіе за него работать будутъ? Мать его кормила, выростила, пусть и онъ ее кормитъ. Отпустить его несправедливо, а и длать что съ нимъ, не знаю.
– Вотъ вы съ опекунами, – продолжалъ онъ горячо, – Яковъ Ильичъ снялъ фуражку. – Вмсто того, чтобы этакихъ негодяевъ изъ вотчины вонъ, въ солдаты отдавать – изъ лучшихъ семей брали и хорошихъ мужиковъ раззоряли.
– Да вдь не годится, – тихо отвчалъ Яковъ Ильичъ, – разв не изволили замтить, у него зубъ переднихъ нтъ?
– Врно нарочно выбилъ?
– Богъ его знаетъ, ужъ онъ давно такъ.
– Счастіе, что такихъ негодяевъ мало, а то что бы съ ними длать? – сказалъ Николинька.
– Надо постращать, коли онъ такъ себ попустилъ, – сказалъ, поддлываясь Яковъ Ильичъ.
– И то сходи-ка къ нему, да постращай его, а то я не умю, да мн и противно съ нимъ возиться.
– Слушаю-съ, – сказалъ Яковъ Ильичъ, приподнимая фуражку, – сколько прикажете дать?
– Чего сколько? – спросилъ съ изумленіемъ Николинька.
– Постращать, т. е. сколько розогъ прикажете дать?
– Ахъ, братецъ, сколько же разъ нужно теб говорить, что я не хочу и не нахожу нужнымъ наказывать телсно. Постращать значитъ словами, а не розгами. <Сказать ему, что, ежели онъ не исправится, то его накажутъ, а не бить.>
– По нашему, по деревенскому, не такъ-съ…
– Какой ты несносный человкъ, Яковъ!
– Слушаю-съ, я поговорю, а вы домой изволите?
– Нтъ, къ Давыдк Б[лому].