Полное Затмение
Шрифт:
По комнате пробежал смех. Ох уж этот Рик.
— Теперь, если можно...
Свенсон мысленно повторил фразу, многократно слышанную от Крэндалла. Теперь, если можно, я отвлеку вас для самого важного в мире дела: молитвы.
— ...самого важного, — говорил Крэндалл, — в мире дела: молитвы.
Он смежил веки и слегка наклонил голову. Все в конференц-зале последовали его примеру.
— ...Господи, молим Тебя, дабы позволил Ты нам научиться на своих ошибках; дал силы заботиться друг о друге столь неустанно, чтоб и на миг не отвлекались помыслы братьев от Нашего Дела, сиречь Твоего
Молитва могла показаться ритмичной до монотонности, но отвлечься от неё было невозможно. Она звучала требовательно, однако без истерических интонаций.
Крэндалл был болен. Крэндалл был тяжело ранен. Вероятно, занятие это высосало у него много сил. Но стоит отдать этому человеку должное, подумал Свенсон, он настолько владеет собой, что даже на больничной койке одним словом способен продрать тебя до костей.
Он давал этой молитвой незамысловатое и окончательное объяснение случившегося. Неудачливый убийца был прислужником сатаны, только и всего. Дабы не допустить повторения подобного, дабы пресечь дальнейшие попытки сатанинского вмешательства, следует пытливо вглядеться в себя самих и тех, кто рядом. Необходимо усилить меры безопасности и присматривать друг за другом недремлющими ястребиными очами, во имя Господне. Ибо среди нас предатели.
Крэндалл особо упирал на стигматы. Не озвучивая этой мысли явно (это было бы сочтено святотатством), он намекал, что покушение приравняло его к мученикам. А в каком-то смысле — даже к самому Христу.
Они это проглотят, подумал Свенсон. Слово стигматы рождало в умах собравшихся цепочку ассоциаций, которую Крэндалл отлично себе представлял — и направлял, дабы рано или поздно те провозгласили его Мессией.
И Свенсон подумал: Деверо, что ж ты наделал.
Миссия Деверо была обречена на провал.
Я же им говорил: воспользуйтесь бомбой. Миссия должна быть самоубийственной. Я же им говорил: взорвите его.
С другой стороны, бомба не сработала, когда они покушались на Гитлера.
Молитва окончилась, в комнате опять зажёгся свет. Свенсон ощутил на себе взгляд Сэквилля-Уэста. Старикан частенько вёл себя, как безвольный некомпетентный слабак, и Свенсон не раз задумывался, сколько в этой манере искусного притворства с намерением одурачить врагов, заставить их недооценить его. В данный момент старик смотрел прямо на Свенсона. И, заметив это, Свенсон подумал: Я позволил себе сбиться с роли.
Этого даже в мыслях нельзя допускать. Так предупреждал Стейнфельд. Ты идеалист, Джон, и ты слишком мотивирован для работы под глубоким прикрытием; они тебя почуют, они тебя унюхают, если ты не загонишь это чувство вглубь, а ты не сможешь.
Но выбрали Свенсона, потому что Эллен Мэй наметила его своим фаворитом; делать было нечего.
Свенсон принудил себя вернуться к роли. Он прикрыл глаза рукой и подумал о Крэндалле, представив его в облике дяди Гарри, которого очень любил; дяди Гарри, убитого раком; он потянул за нужные струнки, и пришли
Он быстро взял себя в руки. Не переигрывай.
Эллен Мэй улыбнулась ему сверху вниз. Она стояла совсем близко, утыкаясь ему в предплечье костлявым бедром; наклонившись, она ободряюще сжала его плечо. Её глаза тоже блестели от слёз.
— Он вернётся, — сказала она мягко. — Он скоро вернётся.
— Знаю, — отвечал Свенсон с храброй улыбкой.
В одном из блокнотов, куда Рикенгарп записывал мысли и тексты песен, последняя строчка гласила: Синхронность событий подсмеивается над нами, когда мы её замечаем, и когда нет — смеётся тоже.
В то же самое мгновение, как Свенсон ответил Эллен, но очень далеко, Рикенгарп говорил:
— Угу, я знаю.
Потому что Кармен сказала:
— Ну а чего ты ожидал? Это нелегко, это совсем не прикольно, это не романтично.
— В смысле, — продолжала она, — ты что, ожидал, будто тут всё как в телевизоре? Мы пожимаем друг другу руки, соглашаясь взять тебя с собой, а потом расфокусировка, быстрая перемотка, и вот уже крутой экшен, уличное сражение, в котором ты вышибаешь мозги врагам — а после этого выходишь на сцену принять боевую награду?
— Нет, я ничего такого, етить твою мать, не ожидал, — огрызнулся Рикенгарп. — Но это ж просто пиздец какой-то. Я и не думал, что такие корыта на свете остались.
— Самый обычный мальтийский рыболовный траулер, — пожал плечами Юкё.
Юкё, Уиллоу, Рикенгарп и Кармен скорчились в трюме рыболовного судёнышка. Каждая налетающая волна извергала у кораблика протяжный скрипучий стон, и подвешенный к потолку трюма фонарь раскачивался в оплётке. Где-то за спинами беглецов скрежетал и чихал двигатель. Трюм провонял гниющей рыбьей кровью; Рикенгарп полагал, что сможет привыкнуть к этому запаху, но ошибся. Каждый вдох давался ему с трудом: приходилось сдерживать рвоту. Ему было холодно, да так, что до костей пробирало. Внутренняя переборка, в которую его вжало, высасывала остатки тепла. Но сядь он где-то в другом месте, например, посередине, его бы извела качка. Он уже дважды блевал, в дальнем углу, и ему не хотелось больше унижаться. Болтанка грёбаного фонаря доводила до исступления, но в темноте ему оставаться тоже не хотелось.
Он уже много часов просидел вот так, скорчившись в три погибели. От пяти до двенадцати часов. Ближе к пяти, наверное. Ему казалось, что прошли дни. Он кашлял, и его бил лёгкий озноб.
Я тут воспаление лёгких подхвачу, подумал он.
Один раз он имел неосторожность пожаловаться и поклялся больше так не делать, ибо тон, каким Кармен заткнула его нытьё, граничил с омерзением.
Хуже всего, что наркоты нет. Его точно в глубокую вязкую трясину затягивало.
Он плывёт в трюме раздолбанного морского рыдвана, которым связной Фрэнки пользовался для перевозки наркоты и кой-какой ещё контрабанды, но сейчас трюм пуст. Они вынюхали весь запас Кармен и Рикенгарповы три грамма (один грамм пропал, когда при пересадке в это корыто из баркаса их окатило волной). Больше не осталось. Он чувствовал себя вздрюченным и перегоревшим, он повис, цепляясь за тонкую нить, над пропастью собственной вины в своём личном аду, над зловонной ямой, которую знал так же хорошо, как человек, отсидевший шесть месяцев в одиночном заключении — свою камеру.