Полукровка

Вендел С. И.

Сорча шла ровным и решительным шагом, быстрее многих других покупателей, но им мешали люди, бродившие между киосками, и другие, торгующиеся за товар. Торговые прилавки выстроились вдоль городской площади в несколько рядов, образуя концентрические круги, которые уводили людей все глубже в лабиринт товаров.

Из-за своей громоздкости Ореку было трудно двигаться быстро, но мало кто задерживался на пути, увидев его размеры. Сорча шла бодро, чтобы не привлекать лишних взглядов.

Он позволил ей вести себя, не заботясь о том, куда они направляются.

Вместо этого он поднял глаза, наблюдая за людьми из тени своего глубокого капюшона. Десятки и десятки лиц начали расплываться перед его глазами, но одно зацепило его взгляд, как рыбу на крючок.

Орек остановился посреди переулка, не сводя глаз с пожилой женщины, подметавшей крыльцо дома сразу за городской площадью.

Мир рухнул — все люди позади них, которые ворчали из-за внезапной остановки, Сорча рядом с ним, спрашивающая, все ли с ним в порядке, — все они утонули в шуме крови в его ушах.

Глаза, точно такого же цвета и формы, как его собственные, уставились на него через пустое пространство, лицо — которое он узнал бы где угодно — застыло от шока.

Мать.

Сердце Орека болезненно сжалось в груди. Я не могу забрать тебя. Это к лучшему, Орек. Однажды ты поймешь. Ее последние слова эхом отдались в его голове, сопровождаемые звуком ее слез в темноте. Она никогда не позволяла никому видеть, как она плачет, но ночью, укрывшись в уединении ее душераздирающие рыдания, свидетелем которых был только Орек, разносились во тьме.

Эти глаза пристально смотрели на него, теперь они стали старше, по углам пролегли тонкие морщинки, а над черными, резкими бровями в ее темных волосах, убранных назад под косынку, появилась седина. Лицо, которое он когда-то так хорошо знал, всегда с жестким, зловещим выражением, было загорелым, с глубокими морщинами вокруг рта и над бровями. И все же… она не выглядела такой суровой. Нет, по крайней мере, до тех пор, пока не пришло осознание.

Даже когда ее губы сжались, а глаза сузились, Орек не мог сдержать тяжесть в груди, болезненную, отчаянную потребность, которая тянула его к ней.

Он хранил пальто, которое она оставила, прижимал его к лицу по ночам в течение многих лет. Даже когда ее запах исчез. Даже когда нитки разошлись и ткань истлела в клочья. Но даже в виде обрывков оно было дорого, и он оплакивал потерю так же остро, как и ее, когда несколько лет назад его палатка таинственным образом загорелась.

Эта ужасная, глубокая боль отозвалась в нем эхом, в точности повторяя детский крик.

Не оставляй меня.

Он прошел от рыночных киосков в пустое пространство между ними и домами, окружающими площадь, но остановился в нескольких футах от нее, когда она подняла руку.

— Что тебе здесь нужно, орк? — прорычала она.

Все внутри Орека замерло и похолодело, любая надежда на счастье, которые по глупости проросла, увяла под этим неприступным взглядом.

Она

меня не узнает.

— Мама, — прошептал он хриплым голосом. Едва слышно, но он знал, что Орла слышала.

Ее темные брови взметнулись вверх, в глазах промелькнуло что-то похожее на панику.

Когда он поднял капюшон, чтобы показать ей свое лицо, она резко покачала головой.

— Не надо.

Они стояли молча, недостаточно близко, чтобы коснуться. Острый угол ее плеч говорил ему не подходить ближе, но Орек не мог заставить себя уйти. Его горло напряглось, чтобы что-то сказать, но слова не шли.

— Это действительно ты? — пробормотала Орла.

— Да, мама.

Сорча прошипела проклятие рядом с ним.

Звук привлек внимание его матери, и она заметила Сорчу, стоявшую рядом с ним. Ее взгляд стал хрупким, ледяная ярость сверкала в ее глазах, когда она переводила взгляд с него на Сорчу с растущим отвращением.

— Что ты с ней делаешь? — требовательно спросила она.

— Он ведет меня домой, — быстро сказала Сорча. Затем, потрясенная, — Ты… — она сделала два шага вперед, преодолевая пропасть между Ореком и его матерью. Низким голосом, чтобы слышали только они, она спросила: — Ты его мать?

Взгляд Орлы метнулся обратно к Ореку, хотя ее глаза не поднимались выше его подбородка. Она ответила одним отрывистым кивком.

Рот Сорчи дважды открылся и закрылся, пока она переводила взгляд между ними двумя, как будто ожидала, что они бросятся в объятия друг другу с рыданиями облегчения и радости. Выражение ее лица стало обеспокоенным, почти отчаянным, поскольку Орек и его мать продолжали стоять в напряженном молчании, и он чувствовал, что Сорча хочет, чтобы он подошел к Орле.

Но он остался там, где был, зная, что он был ближе, чем когда-либо хотела его видеть мать.

Молчание тянулось так долго, что он почти заставил себя сдвинуться с места, но затем губы Орлы скривились, и она украдкой бросила быстрый взгляд на его лицо, прежде чем снова отвернуться.

— Ты вырос, — сказала она, нахмурив брови. — Ты похож на них.

Камень отвращения и отчаяния сковал желудок Орека, и его взгляд опустился на булыжники мостовой. Для любого орка он выглядел слишком человеком, чтобы быть полноправным сородичем, но для людей, с его зеленой кожей и заостренными ушами, он сошел за полноценного орков.

Он никогда, ни за что не сошел бы за человека. Именно поэтому Сорча надела на него капюшон и перчатки.

Не показывайся с орком.

— Нет, — голос Сорчи был лезвием, рассекающим густую трясину между ним и Орлой. — Он похож на тебя. Я вижу, — она подошла к нему ближе, сжимая его руку своими. — Твой сын спас меня от клана. И от работорговцев тоже. Он лучший мужчина, которого я когда-либо встречала.

Cердце громко забилось в груди Орека, но этого было недостаточно, чтобы расколоть сгущающийся вокруг него лед.