Полукровка
Шрифт:
Скрип двери действительно привлек его внимание, и он увидел, как оттуда выглянул худощавый человек с бритой головой, но густой каштановой бородой. Увидев его и Сорчу, мужчина быстро вышел наружу и встал рядом с Орлой, обняв ее за плечи.
Его мать почти не пошевелилась, но он увидел, как она наклонилась, устраиваясь удобнее, и ее тело чуть подалось навстречу мужчине.
— Орла, с тобой все в порядке? Кто это? — сказал мужчина, его карие глаза прыгали между ними тремя.
Рот его матери сжался, отказываясь произносить нужные слова. Рот Сорчи раскрылся от
Прежде чем она успела что-либо сказать, Орек сжал ее руку.
— Он хорошо к тебе относится? — спросил Орек, кивая на мужчину.
Твердость его матери немного поколебалась, морщинки вокруг ее рта слегка разгладились. Она выглядела почти мягкой, когда смотрела на мужчину рядом с собой.
— Хью — целитель. Он нашел меня. Заботился обо мне.
Хотя нахмуренность не исчезла, выражение лица Орлы стало задумчивым, когда она снова посмотрела на Орека. Возможно, оно даже смягчилось по отношению к нему, но он не стал ждать, чтобы увидеть.
Бессвязная, бессильная ярость клокотала внутри него, требуя выхода, подальше от посторонних глаз. Он снова почувствовал себя уязвимым юнцом, отчаянно нуждающимся в матери, боящимся всего, что движется, и ненавидел это.
Отрывисто кивнув, он сказал:
— Прощай, мама, — и отвернулся.
Он слышал, как Сорча задержалась, чтобы рассказать Орле что-то о своей родной деревне и, возможно, о том, где их найти, но он не слушал. Его зрение сузилось, дыхание стало поверхностным и учащенным по мере того, как он сокращал расстояние между собой и лесом. Когда он услышал, что Сорча следует за ним, он ускорил шаг, желая выбраться из этого гребаного города, полного людей, запахов и дерьма животных.
Отчаяние яростными толчками сжимало его грудь, делая глухим и слепым ко всему, что не находилось непосредственно перед ним. Он едва дышал, пока его не окружили деревья, и даже тогда он не остановился.
Его кровь кипела, ярость выла внутри, требуя выхода, а глаза жгли слезы гнева, которые он давным-давно спрятал. Он обнажил свои клыки, рыча в воздух, отказываясь от них, отказываясь дарить ей еще больше своего горя.
Опавшие листья кружились вокруг его ботинок, когда он слепо шагал по лесу, эта старая, врожденная ненависть к самому себе, к своей половинчатости, горьким привкусом ощущалась у него на языке.
Его клан не хотел его, его собственная мать не хотела его — судьба, что, если его пара тоже не хотела его?
Достаточно хорош, чтобы обеспечивать, трахать, но не удержать.
Черт возьми, он был таким глупым.
— Орек! Орек, подожди!
Сорча догнала его, ее дыхание превратилось в тяжелые хрипы. Она встала у него на пути, заставив затормозить, прежде чем врезаться в нее.
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, полными растерянности и — жалости.
Он зарычал, ярость разгоралась все сильнее.
Орек протиснулся мимо, не в силах выносить ее вида.
С недовольным ворчанием
Он просто шел, нуждаясь в движении, в бегстве.
Она еще дважды пыталась встать у него на пути и остановить, чтобы поговорить. Он не хотел разговаривать.
Судьба, ему нужно было взять себя в руки, успокоиться и перестать рычать на свою пару, но раны глубоко внутри были открыты и свежи, и теперь они кровоточили так, что их нельзя было снова заткнуть. Он был обнаженным нервом, грубым порезом плоти, всей неистовой, отчаянной болью, которая хотела вырваться наружу, даже когда он хотел загнать все это обратно.
Что она, должно быть, думает обо мне — блядь!
Сорча видела, что именно думала о нем его собственная мать. Черт возьми, она видела все это — и когда она продолжала бросаться перед ним, протягивая руки, чтобы остановить его, он знал, что она видела все. Каждая боль, каждый шрам, каждое детское желание.
Даже прикосновение ее взгляда было слишком сильным, слишком болезненным. Она была сама мягкость и сочувствие — и выросла в семье, которая любила ее, принимала ее, хотела ее. Она была всем, чем он не был.
Так что же я могу ей предложить?
Брачные узы взорвались и взревели внутри него, отказываясь проглотить это, но Орек обнажил клыки. Чего он ожидал? Как он мог подумать, что она когда-нибудь захочет взять себе такого партнера, как он — мужчину, который ничего не мог ей дать. Который был никем.
Он внезапно остановился, заставив Сорчу поскользнуться на листьях. Она поймала равновесие и повернулась к нему, уперев кулаки в бедра и сердито глядя.
Орек встретил ее взгляд собственной горькой гримасой. Одним яростным взмахом он откинул капюшон, а затем сорвал перчатки.
Даррах жалобно заскулил, спрыгнув с его плеча в объятия Сорчи. Они вдвоем хмуро посмотрели на него, но ему было все равно. Хмурый взгляд был предпочтительнее того, как она смотрела на него раньше.
По ее неодобрительно нахмуренному лицу и надменной позе было ясно, что она его не понимает — с чего бы ей понимать. Она всегда где-то кому-то принадлежала.
— Хватит, — прорычал он, застав ее врасплох. — Я не человек, Сорча. Я не сойду за человека в ваших городах. Я не хочу.
Ее рот приоткрылся от удивления. Его инстинкты говорили ему остановиться, не пугать и не причинять боль своей паре, но он был слишком зол, чтобы слушать. Ему было больно.
— Орки не приняли меня, люди никогда не примут. Я не могу вписаться. Так почему ты продолжаешь пытаться? — он покачал головой, противостоя тому, как округлились и остекленели ее глаза. — Зачем продолжать показывать мне все, чем я не являюсь и никогда не буду?