Полжизни
Шрифт:
Я не р?шался предложить ему вопросъ: «чего же бы не было?»
— Согласитесь сами, продолжалъ онъ съ возрастающей тревогой, не можетъ же такая женщина (онъ сд?лалъ длинн?йшее удареніе на слово «такая») совс?мъ точно переродиться въ одинъ годъ, безъ очень, очень важной причины.
— Бол?зненность… пролепеталъ я.
— Ахъ, полноте!.. Разв? Barbe была когда-нибудь особенно бол?знена?.. Она ?здила на воды, какъ вс? наши дамы ?здятъ. У ней натура образцовая, вы это прекрасно знаете, Николай Иванычъ… Я не в?рю этимъ мигренямъ съ силой прошепталъ онъ и засосалъ свою сигару. Балконъ опять, какъ магнитъ,
Странно; но оно такъ было: изліянія этого челов?ка вдругъ какъ-то начали будить во мн? собственную горечь. Я не только глубоко жал?лъ его, мн? не только страшно стыдно сд?лалось передъ нимъ за прошлое; но я сливался съ нимъ въ одной, общей скорби. Къ Р?звому я не чувствовалъ никакой злобы. Соперничество давно перегор?ло во мн?; я не становился «на сторону графа», какъ мужа, о н?тъ! Но я, рядомъ съ нимъ, вдвойн? страдалъ за все: и за то, что было, и за то, что теперь происходило наверху, въ этрусскомъ салон?, за этими желтыми портьерами, которыя смертельно влюбленный мужъ желалъ бы пронизать глазами.
Но онъ не шелъ туда, въ этотъ этрусскій салонъ, и, конечно, не изъ малодушія. Онъ оставался сид?ть тутъ подъ смоковницей. Въ немъ, въ эту минуту, жилъ не законный мужъ, им?ющій положительныя права, а именно соперникъ, соискатель любви и взаимности, т. е. той высокой награды, которой онъ весь свой в?къ такъ мучительно добивался. Въ салонъ пригласили не его, а Р?зваго, и сд?лали это такъ р?зко, такъ обидно. Ну, онъ и не шелъ, и зас?лъ тутъ, подъ смоковницей, ожидая, когда Р?звый спустится сверху.
— Одинъ какой-нибудь годъ, говорилъ онъ, точно про себя, — и такъ все обрывается, ц?лая жизнь потрачена; бьешься, исправляешь себя, какъ каторжный… живешь одною радостью, одной сердечной отрадой… и вдругъ!..
Онъ невыносимо страдалъ, и въ посл?дней фраз? заслышались явственныя слезы.
Я взялъ его за руку, но онъ не повернулъ ко мн? лица, не желая выдавать своего волненія.
— Помилуйте, графъ, очень весело и уб?жденно заговорилъ я, изъ-за чего же такъ убиваться?.. Графиня хандритъ, это такъ, но зач?мъ же вамъ все это себ?-то приписывать? Когда я прі?халъ — я нашелъ въ ней точно такую же перем?ну.
— Вотъ видите! вскрикнулъ онъ.
— Ну да, но что же это доказываетъ? Графиня разнемоглась при мн?… за два дня до вашего прі?зда. Ну, съ чего же ей было притворяться предо-мной?
Нарочно старался я говоритъ обыденн?е, даже грубоват?е, чтобы доводы мои дышали безпристрастіемъ, и это мн? начало удаваться.
— Но къ чему эти выходки… какой-то юноша, Богъ знаетъ откуда, Богъ знаетъ какого общества… вы говорили, — познакомились они на водахъ… Разв? это порядочное знакомство?.. Графиня отличалась всегда такимъ тактомъ — и вдругъ…
— Что вы, графъ! перебилъ я его, и потрепалъ даже по рук? (никогда я не позволялъ себ? съ нимъ такихъ фамилярностей); этотъ юноша и мн? бы не былъ непріятенъ, не только вамъ!..
Доводъ вышелъ у меня довольно глупый и почти нахальный, но онъ-то всего больше и под?йствовалъ на графа. Я не разбиралъ, что хорошо, что нехорошо, я говорилъ съ нимъ, какъ говорятъ съ отчаянно больными, только бы отвести ихъ отъ ужаса смерти.
Онъ на меня взглянулъ глазами, въ которыхъ я прочелъ внезапное успокоеніе. Какая мысль блеснула въ мозгу графа? Всего в?роятн?е
«В?дь Гречухинъ тоже могъ бы возым?ть подозр?нія, ну хоть въ качеств? друга графини, а онъ спокоенъ; стало быть…»
Вотъ это «стало быть» и отразилось на лиц? графа. Онъ даже вольн?е вздохнулъ, пересталъ курить и прошелся по дорожк? взадъ и впередъ.
— Вы, можетъ быть, и правы, выговорилъ онъ, поднимая голову. Еслибъ не настроеніе графини, я бы конечно…
Онъ опять не договорилъ; но мн? и не нужно было конца, чтобы понять его мысль.
— Положимъ, обрадовался я, и происходятъ кризисы въ жизни женщины; но надо, чтобы они были мотивированы…
Кончить мн? не далъ «имянинникъ». Онъ сб?жалъ съ крыльца съ легкостью гимнаста, но улыбка у него была приличная, сдержанная, такая, въ которой никакой ревнивый мужъ не могъ бы прочесть ничего возмутительнаго.
— Графиня ждала все васъ, господа, обратился онъ къ намъ на ходу, она еще въ гостиной.
Графъ послалъ ему бол?е любезный поклонъ, я ему даже улыбнулся. Онъ велъ себя, какъ умненькій мальчикъ, и право не думалъ о томъ, что онъ «счастливецъ». Ручаюсь, что еслибъ графъ сказалъ ему одно слово, забирающее за живое, Леонидъ Петровичъ вскричалъ бы:
— Что-жь мн? д?лать, графъ! Вы оскорблены — какое вамъ угодно удовлетвореніе? Къ вашимъ услугамъ.
Еще урокъ успокаивающаго свойства былъ прочитанъ графу… самимъ Шекспиромъ.
Графинины «нервы» поулеглись. Но она сид?ла у себя наверху, и только вечеромъ ?здила въ паркъ съ графомъ, Колей и Наташей. Она видимо изб?гала оставаться съ мужемъ съ глазу на глазъ. Тенъ ея смягчился, — зам?тно было кое-что изъ прежняго самообладанія. Она вызвалась сопровождать насъ съ Наташей въ музей, несмотря на жаръ, отъ котораго она положительно страдала. Наташа совс?мъ ушла въ себя во время этихъ художественныхъ экскурсій, не см?ла д?лать зам?чаній, жалась и исподтишка поглядывала на меня. Графиня, скучающая, утомленная, вялая, еле двигалась. Шествіе замыкалъ графъ, точно «по наряду» ходившій съ нами изъ залы въ залу. Раза два провожалъ насъ Р?звый. Онъ только и оживлялъ немного эти похоронныя процессіи.
Онъ же предложилъ взять ложу на представленіе «Отелло» въ «Politeama Fiorentina». Въ «Отелло» долженъ былъ «въ посл?дній разъ» отличаться тотъ самый signor Salvini, котораго отрекомендовала мн? моя беззубая Эмилія.
Графиня и Коля обрадовались мысли Леонида Петровича. Графъ принялъ ее довольно охотно. Меня взяли тоже въ ложу, хотя я и порывался въ кресла: Наташа упросила. Безъ меня ей было бы въ спектакл?, пожалуй, еще весел?е, ч?мъ и со мною во флорентинскихъ музеяхъ.
Никогда еще не попадалъ я въ такія «ажурныя» хоромины, какъ эта Politeama. Подъ открытымъ небомъ стоитъ амфитеатръ, осв?щенный газомъ, съ партеромъ, галереями, рядами ложъ, переходами, балкончиками; все это очень большихъ, почти грандіозныхъ разм?ровъ, что-то древне-римское, только безъ крови и зв?рей. Вся полукруглая ст?на амфитеатра и весь партеръ были залиты народомъ… или, лучше сказать, публикой. Народъ видн?лся только съ верхней галдареечки, ярко осв?щенной газовыми рожками, подъ самымъ сводомъ синяго неба, ус?яннаго зв?здами. Тишь и мягкость воздуха были изумительный. Сд?лалось даже жарковато еще до поднятія занав?са.