Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Наташа опустила глаза и молча пошла къ р?к?; я почувствовалъ, что она все поняла.

Какъ только она скрылась за кустами, я подб?жалъ къ графин?. Она махала на себя платкомъ и, щурясь не много, смотр?ла на небо. При вид? меня ее пеіо передернуло. Краска отъ ?зды сошла тотчасъ съ лица, и зеленые глаза уставились на меня раздраженно и насм?шливо.

— Вы шпіоните за мною? спросила она и выпрямившись оверлась рукой нэ ручку своего велосипеда.

— Графиня, вскричалъ я, не ум?я сдерживать своей тревоги, что вы съ собою д?лаете?!..

— Какъ видите, катаюсь на велосипед?, больше ничего.

— Ваша дочь вид?ла васъ.

— Наташа? р?зко спросила она. Когда, гд??

— Я ее увелъ

нарочно туда, къ р?к?.

— Зач?мъ же вы ее приводили сюда? Вдвоемъ подсматривать? Я вамъ не м?шаю.

Она пошла къ ресторану, пожавъ презрительно плечами. Но я очень хорошо распозналъ подъ ея р?зкостями большое смущеніе.

Она скрылась, я стоялъ н?сколько секундъ, пораженный этой сценой.

«М?ра перепущена, выговорилъ я про себя, теперь сл?дуетъ всего ожидать». Почти сорокал?тняя женщина, въ мужской блуз? и лакированныхь сапогахъ, на велосипед? — кажется что можетъ быть комичн?е?.. Но я не разсм?ялся, да и не было въ ней ничего см?шнаго, даже въ ту минуту, когда я очутился передъ нею и смутилъ ея веселыя упражненія. На то она и была «мраморная». См?шное къ ней не приставало. Оставалось одно — печальное.

«Какъ быть съ Наташей?» почти съ ужасомъ подумалъ я, направляясь къ р?к?.

Наташа сид?ла скромненько на скамейк?. Она проводила концомъ зонтика по песку. Я еще разъ сказалъ себ?: «все вид?ла».

Окликнулъ я ее и с?лъ рядомъ. Она помолчала и, обернувшись ко мн?, спросила:

— Неужели это была шатай? В?дь да?

Я не сразу могъ выговорить — Да.

Наташа сид?ла бл?дная, только ея св?тло-голубые глаза необычно загор?лись.

— У меня никого дороже васъ н?тъ, заговорила она, тяжело дыша, и скрывать отъ васъ ничего я не хочу, ничего… Вразумите меня милый, дорогой Николай Иванычъ… Зд?сь что-то д?лается, и я не знаю… мн? страшно…

Она тихо заплакала и, какъ маленькая, припала къ моему плечу.

Я переждалъ, когда слезы стихнутъ. Наташа быстро отняла голову, взглянула на меня, точно прося извиненія за свое движеніе, и н?сколько сдержанн?е продолжала:

— Maman не любитъ меня… я не знаю за что, но я не объ этомъ тужу… я ужь привыкла, давно привыкла. Но мн? такъ жаль папа… И ее жаль, я не хочу перестать уважать ее… Какъ же я буду жить посл? того? Вы меня учили всегда, что надо все до посл?дней капельки, въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ, сд?лать честнымъ. А если я такъ смущенна… какъ же мн? быть? Пойти къ ней самой? Спрашивать ее? Я не см?ю, я боюсь её… Говорить съ отцомъ — тоже нельзя. Онъ и безъ того страдаетъ; я это вижу.

— Способны вы жить для отца? перебилъ я ее.

— Да, онъ добрый и честный.

— И готовьте себя къ этому: что бы ни случилось зд?сь — поддержать его надо вамъ. Ваша любовь только и будетъ д?йствительна. А на остальное не смотрите… Вы не судья вашей матери, потому что вы слишкомъ близки къ ней… Черезъ годъ, черезъ два — вы будете жить по-своему…

Чувствовалъ я, что въ словахъ моихъ н?тъ той уб?дительности, какой страстно жаждала молодая душа, полная идеаловъ; не лгать же мн? было и замазывать то, что семнадцатил?тняя, очень развитая д?вушка уже осуждала вс?мъ своимъ глубоко-нравственнымъ существомъ… Я бы тутъ же повинился передъ ней и въ собственномъ окаянств?, еслибъ только мое признаніе помогло чему-нибудь. Для него былъ свой чередъ.

— Такъ тяжело, шептала сквозь слезы Наташа, когда не можешь ничего сд?лать… я никто вамъ не говоритъ настоящей правды!.. Милый мой Николай Иванычъ, я не на васъ жалуюсь, я вижу, что вамъ нельзя иначе говорить со мной… И вы страдаете… Какъ бы намъ было хорошо въ Слободскомъ… мн? такъ не хот?лось ?хать… Зач?мъ мы зд?сь будемъ жить; а папа не увезешь теперь!.. Лучше бы ничего не видать, ничего…

Не скоро высохли слезы на бл?дныхъ щекахъ Наташи. Она оправилась,

выпрямилась и наивно-милымъ тономъ сказала мн?:

— Простите, я больше не буду. Что-жь тутъ д?лать? Надо молчать. Не оставьте папа… Со мной онъ зд?сь совс?мъ не говорить.

И точно, въ первый разъ чуть зам?тная морщинка легла у ней на переносиц?: къ непорочному существу впервые прикоснулась грубая рука жизни.

XXV.

«На очередь» сталъ вопросъ о переселеніи въ Ливорно. Графиня, посл? сцены съ велосипедомъ, совс?мъ почти «игнорировала» мое присутствіе. Можетъ быть, она и въ самомъ д?л?: произвела меня въ шпіоны: я не сталъ этого допытываться. Мн? было такъ лучше. Графъ тоже успокоился, то-есть вставилъ себя въ футляръ своей прежней исправительной выучки. Глядя на него, я недоум?валъ, — порода ли сказывалась въ немъ, или школа графини Варвары Борисовны такъ воспитала его? Я вид?лъ, что онъ уже ничего не добивается, ни о чемъ не допрашиваетъ жену, никого изъ присутствующихъ не подозр?ваетъ, — онъ томительно и сосредоточенно ждетъ. Жена его могла быть имъ отм?нно довольна. Но эта сдержанность и уклончивость сильно начали тревожить Леонида Петровича. Въ первые дни онъ какъ-будто обрадовался, но потомъ началъ терять равнов?сіе и не разъ обращался ко мн? за объясненіями. Я отв?чалъ ему каждый разъ одно и то же; то есть, что графъ — образумился. Р?звый бывалъ не всякій день въ Villino Ruffi. Не думаю, чтобы графъ сл?дилъ за нимъ. Скор?е онъ предавался разнымъ неразр?шимымъ вопросамъ насчетъ прошлаго графини. Когда Р?звый приходилъ провести вечеръ, графъ не изб?галъ его; вступалъ съ нимъ охотно въ разговоръ, разспрашивалъ о его занятіяхъ и заграничной жизни. Своей приличностью, сдержанностью и безобидностью, онъ подавлялъ ихъ обоихъ: и графиню, и Р?зваго, и надо правду сказать, наводилъ на желтый салонъ невыносимую скуку. Ув?ренъ, что оба они предпочли бы какой угодно взрывъ этимъ благонам?реннымъ и пр?снымъ бес?дамъ.

Вопросъ о морскихъ купаньяхъ былъ р?шенъ на прогулк? въ Cascine.

Мы разс?лись двумя группами на томъ самомъ м?ст?, гд? у насъ вышелъ разговоръ съ графиней при св?т? червяковъ.

Мимо про?зжали барскія коляски, извощичьи фіакры, американскіе кабріолеты.

— Посмотрите, графъ, король ?детъ! окликнулъ вдругъ Р?звый и указалъ иа двухм?стный фаэтонъ, про?зжавшій нескорою рысью. Лошади были гн?дыя. Ливреи на кучер? и лаке? темно-зеленыя съ красными воротниками. Въ фаэтон? сид?ло двое мужчинъ: тотъ, который сид?лъ къ нашей сторон?—былъ безъ шляпы. Его большая мохнатая голова р?зко отд?лялась своими контурами. По полнокровной щек? легъ широчайшій нафабренный усъ. Это и былъ король.

— Въ пиджак?, зам?тилъ графъ, съ любопытствомъ осматривая фигуру короля.

— Смотри папа, шепнулъ Коля, онъ письмо читаетъ.

Насъ это вс?хъ заинтересовало. И д?йствительно, король читалъ на прогулк? свою корреспонденцію, хотя начинало уже смеркаться.

— И что онъ д?лаетъ зд?сь въ такую жару! выговорилъ графъ.

— Про?здомъ въ Туринъ, кажется, доложилъ Р?звый.

— А когда ?детъ?

— Завтра; я читалъ въ «Gassetta d’ltalia».

— Barbe, онъ намъ даетъ благой прим?ръ, произнесъ наставительно графъ; на этой же нед?л? пора въ Ливорно.

Фаэтонъ съ темно-зелеными ливреями еще разъ про?халъ мимо насъ, что заставило графа почему-то повторить:

— На этой нед?л?—въ Ливорно!

Графиня не возражала. Но чего она, конечно, не ожидала — это приглашенія, котораго удостоился Р?звый отъ графа.

— Вы куда же купаться, monsieur Р?звый? спросилъ онъ его тутъ же. Еще не р?шили?

— Не совс?мъ еще, графъ, н?сколько замялся Леонидъ Петровичъ.

— Да чего же ближе — въ Ливорно? В?дь это въ трехъ часахъ ?зды отсюда. И двинемся вс? вм?ст?.