Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

«Дочь ихъ сіятельствъ, подумалъ я и, вгляд?вшись въ нее, прибавилъ: вотъ ужъ, подлинно, — ни въ мать, ни въ отца».

И въ самомъ д?л?, въ ней не было ни одной черты, общей съ графомъ или графиней. — «Можетъ быть пріёмышъ», передумалъ я; но меня этой малол?тней д?вицъ не представили и объ ней ничего за столомъ не говорили.

Передъ графиней, въ сторонк? отъ прибора, стояла маленькая серебряная солонка, сд?ланная точь-въ-точь какъ мужицкая «солоница» съ подъемчатой крышкой и разными косячками. Я не безъ любопытства погляд?лъ на графиню, когда она, разливъ вс?мъ супъ, открыла крышку солонки и пальцами взяла щепотку простой, нетолченой соли и вкусно такъ посолила.

Ея б?лые, крупные пальцы при этомъ сложились въ красивую щепоть.

«Экая баба, подумалъ я, и соль-то по-своему беретъ, по-мужицки».

Выходило это у нея просто, истово, точно такъ и быть сл?дуетъ, по крайней м?р? для нея — графини Кулдасовой. Видимо было мн?, что никто на это и вниманія не обращаетъ, но графъ, и miss, и д?вочка брали соль изъ маленькихъ хрустальныхъ солонокъ. Передъ ыоимъ приборомъ стояла также хрустальная.

Графъ постарался «оріентировать» меня въ Москв?. Но его слова были уже вторымъ изданіемъ того, что я слышалъ отъ графини. Посл? об?да онъ увелъ меня въ кабинетъ, гд? мы курили и пили кофе, и сейчасъ же заговорилъ о томъ, какъ онъ меня ждалъ, чтобы познакомить съ «назр?вающимъ движеніемъ». Объ англійскомъ клуб? и его вожакахъ отъ выражался съ улыбкой; но не преминулъ прибавить, что «надо и ихъ послушать иногда». Тутъ же онъ мн? сообщилъ, что до конца зимняго «сезона» отправится «послужить такому д?лу» въ нашу губернію.

— Мы съ вами поработаемъ, Николай Ивановичъ, сказалъ онъ, указывая на свое бюро; я уже много кое-чего набросалъ. Но сначала развлекитесь.

Слушалъ я его, но въ голов? у меня была «настоящая» хозяйка дома, съ ея «разум?ется», мужицкой солонкой и мраморнымъ лицомъ. Мн? ужасно захот?лось быть одному, и я солгалъ графу, пожаловавшись на дорожную истому. Онъ отпустилъ меня въ восьмомъ часу наверхъ, и, когда я уже пожималъ ему руку, онъ спросилъ со сдержанной усм?шкой:

— Вы не чувствуете никакой неловкости въ обществ? графини?

— Напротивъ, вскричалъ я разухабисто, мы съ ней разговорились, точно десять л?тъ знакомы.

XIX.

Поднялся я къ себ? въ антресоль и, не разд?ваясь, бухнулся на кровать.

— Такъ вотъ ты какая! — повторялъ я вслухъ.

Я былъ озадаченъ и сбитъ съ позиціи. До сихъ поръ, — худо ли, хорошо ли, — но я все-таки жилъ же, почиталъ себя «первымъ кандидатомъ», хотя и презрительно относился къ своей школьной мудрости. Какова бы ни была та п?вческая, гд? впервые заработала моя голова, но в?дь не даромъ же мы обзывали «сволочью» каждую «аристократку», являвшуюся къ намъ въ церковь. Потомъ полтора года уединенія и труда укр?пили меня въ томъ уб?жденіи, что не всякому дано въ уд?лъ увидать то, что живому челов?ку сл?дуетъ поставить выше всякихъ лакейскихъ и барскихъ стяжаній, и я же это увид?лъ. И вдругъ московская какая-то графиня, Богъ знаетъ гд? и чему учившаяся и какъ жившая, берете нотой выше меня, однимъ словомъ, однимъ простымъ звукомъ показываетъ мн?, что новаго я ей ничего не открою моими «красными» идеями.

Но не одно это заглодало меня. Я былъ еще полонъ впечатл?нія женщины. До этой минуты я допускалъ, что въ романахъ и пов?стяхъ могутъ являться интересныя и бойкія «бабенки» и «барышни», но я ни разу не задумывался надъ женщиной, взятой какъ «ц?лое», какъ произведенiе среды, какъ зв?ря что ли, выдрессированнаго и выхожденнаго во вс?хъ статьяхъ. И вотъ первая женщина, съ какой я столкнулся, какъ сл?дуетъ, прихлопнула меня; упираться было бы глупо и неблаговидно. Да, это произведете барства, презр?ннаго барства, ни мало не думая удивлять меня и приводить въ восторгъ, безъ мал?йшаго усилія, продолжая

свой будничный обиходъ, открыло мн? ц?лый запов?дный міръ. И я захот?лъ, съ сердцемъ и упрямствомъ, проникнуть въ него, забраться во вс? его закоулки, извлечь изъ него все, что только оно украло у другихъ: у меня, у своего лакейства, у своихъ медв?жатниковъ, у вс?хъ, кто поплоше и поб?дн?е.

«Вотъ оно пекло-то, повторялъ я; кинемся же въ него, коли на то пошло. Нужды н?тъ, что она меня прихлопнула. Еще поглядимъ, какое это золото, не сусальное ли?»

Со сл?дующаго же утра, я, возбужденный и очень развязный, въ своей черной управительской пар?, велъ себя съ графиней безъ фамильярности, но съ напускнымъ самообладаніемъ, которое и ее кажется удивило. Отъ заигрываній графа и сначала уклонялся, а потомъ безъ церемоній сказалъ ему, чтобы онъ обо мн? очень не заботился и предоставилъ мн? побольше свободы.

Хотя я сказалъ это ему съ глазу на глазъ, но графиня точно догадалась и косвенно попросила меня не претендовать на супруга.

— У графа, выговорила она очень серьезно, слишкомъ много усердія… Онъ, видите ли, учился новымъ порядкамъ.

Фраза эта такая, что можно бы было, пожалуй, воспользоваться ею и начать «прохаживаться» насчетъ его сіятельства, но только не съ ея сіятельствомъ. Она могла себ? позволить и не такую откровенность; но надо было ум?ть ц?нить это, иначе досталось бы на ор?хи.

Первые дни я рыскалъ по Москв?. Отъ нашего хуторскаго доктора (графъ его нанималъ съ Лессингомъ и Шутилинымъ) взялъ я н?сколько карточекъ къ его товарищамъ по унив?рсит?ту. Н?которые уже были на м?стахъ, другіе — окончили курсъ. Черезъ нихъ я попалъ въ два большихъ студенческихъ кружка. Такихъ кружковъ я еще не видывалъ. Прислушавшись и присмотр?вшись, я нашелъ, что «мозговъ»-то, какъ тогда уже говорили, было не больше, ч?мъ и въ нашей п?вческой, но время, воздухе были другіе: легче было дышать, а потому и учиться было привольн?е. Мн? даже не в?рилось, когда я, въ самомъ зданіи университета, вид?лъ студентовъ въ цв?тныхъ панталонахъ, старыхъ форменныхъ сюртукахъ на распашку и круглыхъ пуховыхъ шляпахъ. Эти, небось, не знали нашего стоянія на мороз?, безъ фуражки, передъ «свиньей въ ермолк?». Настоящаго д?ла я не видалъ еще; а все-таки что-то точно отлегло, и за будущее гораздо меньше боялся: коли въ университет? рухнули шпага и шляпа, такъ и зипунамъ недолго уже маяться.

Наивно это; но тогда вс? такъ в?рили. И на скучномъ университетскомъ акт? 12-го января, гд? читалась какая-то словесная, тяжел?йшая р?чь, тоже ч?мъ-то «пахло»; вс? гляд?ли другъ на друга, съ подмывательными улыбками, и отъ ст?нъ залы уже не несло затхлой казенщиной! Куда я ни заглядывалъ: въ кабинеты, въ лабораторію, въ библіотеку, въ читальню, въ книжные магазины, въ студенческіе трактиры и въ заведеніе Турина — везд? разливалось то же самое «чаяніе» чего-то.

И вся многол?тняя неволя школьника забывалась сразу, не хот?лось ни ругаться, ни жаловаться. Если и закрадывался какой-нибудь ехидный вопросъ, то сейчасъ же отв?тишъ на него:

— Н?тъ, шалишь, теперь ужь не такое время, не т?мъ пахнетъ, да и Александръ Ивановичъ сейчасъ продернетъ!..

Люди и поогорченн?е меня — также ликовали и чаяли нев?сть чего.

Вечера проходили либо въ «сладкихъ» разговорахъ, либо въ театр?. До той поры я почти не зналъ впечатл?ній сцены. Гимназистомъ вид?лъ изъ райка «Ермака» да «Терезу, женевскую сироту», а студентомъ не на что и некогда было ходить въ театръ. Разъ какъ-то, на масляниц?, попалъ на «Ревизора», но снъ шелъ такъ балаганно и мерзостно, что я не досид?лъ и до третьяго акта.