Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Сколько ей л?тъ, и тогда нельзя было опред?лить: отъ двадцати до тридцатипяти, смотря по тому, какъ вы на нее взглянете, и какъ она на васъ посмотритъ. Но живопись этого лица сразу выяснялась, до посл?дней подробности. Другія лица надо изучать ц?лыми нед?лями, «ели не м?сяцами. А тутъ соберите хоть тысячу челов?къ — и у вс?хъ въ памяти останутся одни и т? же очертанія: какой вы ее первый разъ увидали, такой она ваиъ покажется и черезъ десять л?тъ самаго короткаго знакомства. Н?тъ для васъ новыхъ открытій, но за то ничто и не прискучитъ вамъ, не стушуется, не слиняетъ; одно слово, — изваяніе, но изваяніе не въ греческомъ, и не въ римскомъ стил?. Небольшой носъ, немного даже приподнятый, съ круглыми р?зкими ноздрями, отгоняетъ

отъ этого лица всякій казенный классицизмъ. Лобъ, съ тонкой кожей, сдавленный сильно въ вискахъ, поднимается по-мужски, и съ об?ихъ сторонъ глянцевитые, черные изъсиня волосы спускаются двумя прядями, съ однимъ волнистымъ городкомъ, по бокамъ полукосаго пробора. Глаза — зеленые — смотрятъ изъ-подъ тонкихъ бровей, н?сколько загибающихся кверху, на переносиц?; а короткій ротъ вывернулъ немного наружу красную верхнюю губу надъ широкимъ подбородкомъ. Такъ я все это и вижу, не приб?гая ни къ какимъ портретамъ. Помню, что поверхъ головы положена была діадемой коса, что на плечи накинута была красная кашемировая кацевейка (ужь не знаю, какъ она тогда по-модному называлась), съ золотымъ шитьемъ, изъ-подъ которой выставлялась кружевная манишка съ отворотами чернаго атласнаго платья. Помню, какъ отблескъ каминнаго жара игралъ на толстыхъ складкахъ атласа, на блестящей пряжк? туфель и на с?рыхъ шелковыхъ чулкахъ съ красными стр?лками. Помню, что ноги графини лежали на высокой подушк?, и носокъ одной изъ туфель приходился какъ разъ у черной морды моськи, вышитой шерстью по голубому фону. Помню даже, что графиня вышивала шелками какую-то красную суконную «шириноцку», какъ выговариваютъ д?вки въ медв?жьемъ царств?.

Она подняла голову, не сп?ша положила работу, немного выпрямилась и отодвинула столъ. Глаза ея улыбнулись, и она протянула мн? руку, не то, чтобы указать на стулъ, не то, чтобы прив?тствовать меня.

— Очень рада съ вами познакомиться, Николай Иванычъ.

Голосъ, какимъ сказана была фраза, знакомая мн? изъ прошлогодняго приглашенія графа, точно кто придумалъ для мраморной женщины: низкій, отчетливый, слегка дрожащій, «нутряной», идущій не изъ головы, а изъ всего существа. Вы его также никогда не забудете, и онъ васъ не обманетъ: не пойдетъ онъ вверхъ, а будетъ вздрагивать; разв? усилится, но ужь не перейдетъ въ жидкую фистулу.

XVII.

Я не сразу с?лъ. На меня напало особаго рода озорство, и, должно быть" вся моя долговязая фигура переполнена была въ эту минуту вопросомъ:

«А какъ, дескать, вы, ваше сіятельство, поведете себя съ нашимъ братомъ?»

— Присядьте, выговорила графиня, еще разъ улыбнувшись не ртомъ, а глазами.

Сказано это было такъ просто, точно будто она обращалась къ домашнему челов?ку. Я опустился, довольно-таки неуклюже, на стульчикъ (кажется, онъ былъ раззолоченый) и продолжалъ пристально гляд?ть на нее. На этотъ разъ мн? бросились въ глаза два брильянта, точно ввинченные ей въ уши, и правая ея рука съ бирюзовымъ кольцомъ. Отъ нея пахнуло на меня благовоннымъ тепломъ; а я ожидалъ холода, такого же, какой ощущаешь при вид? настоящаго мрамора.

Мы заговорили. Говорить съ ней было такъ легко, что мн? это показалось даже подозрительно: полно, она не пот?шается ли надо мной? Сюжетомъ разговора послужилъ, разум?ется, хуторъ. По н?сколькимъ вопросамъ графини я увидалъ, что она отлично знаетъ, какъ ведется хозяйство. Она не стала расхваливать меня такимъ тономъ, какъ графъ; но одобряла меня гораздо полнов?сн?е и умн?е. Все, что я слышалъ отъ графа и что читалъ въ его письмахъ, показалось мн? повтореніемъ взглядовъ графини.

«Такъ вотъ ты какая!» вскрикнулъ я про себя и покрасн?лъ.

Меня это почему-то не порадовало. Я началъ самъ экзаменовать «эту аристократку въ красной кацавейк?». И вдругъ, помолчавъ съ минуту, выговорилъ, глядя на нее въ упоръ:

— По правд?-то вамъ сказать, графиня (я даже

хот?лъ сказать въ пику: «ваше сіятельство»), я не могу отдаваться всей душой барскому хозяйству, когда кругомъ меня тысячи живыхъ существъ ждутъ какой-нибудь воли, чтобы начать жить по-людски.

Фраза у меня оборвалась, Я опустилъ голову и выругался внутренно: мн? гадко сд?лалось, что я лучшее свое д?ло превратилъ точно въ пошлое орудіе рисовки.

— Да? послышалось мн? въ отв?тъ. Звукъ этотъ, полувопросительный, полуутвердительный, былъ такъ неожиданъ и хорошъ, что я встрепенулся и см?л?е поднялъ глаза.

Графиня сид?ла, положивъ руки на кол?на, и гляд?ла на меня, безъ улыбки, серьезно, но ласково.

— Да-съ, отр?залъ я.

— Только вы этого сразу не говорите графу, уже съ усм?шечкой промолвила она, хотя его и начинаютъ зд?сь считать краснымъ.

Потомъ, она провела рукой по своимъ блестящимъ волосамъ и, точно про себя, сказала:

— Разум?ется, вы живой челов?къ. Благодарю, что сказали мн? это сразу.

И тутъ я почувствовалъ, что «эта аристократка» взяла нотой выше меня. Она сказала «разум?ется» на то, ч?мъ я хот?лъ ее раззадорить. Да нея это было въ порядк? вещей, Стало-быть она — моего лагеря челов?къ, уже пережившій внутренно то, что я «открылъ» на хутор?. Еслибъ она этого уже не пережила, въ ней не было бы такого спокойствія. Но это же остановило во мн? всякое дальн?йшее изліяніе. О чемъ же разглагольствовать, когда она это знаетъ и даже благодаритъ меня за то, что, ей сразу открылся по душ?.

До возвращенія домой графа я сид?лъ съеженный, хотя разговоръ графини шелъ плавно, просто, по-домашнему, и я не чувствовалъ ни мал?йшей «св?тской» неловкости.

Она не ставила мн? никакихъ вопросовъ, но говорила такъ, точно она знала меня вдоль и поперекъ: какъ я воспитался, гд? я до сихъ поръ жилъ, что меня можетъ интересовать въ Москв?. Еслибъ она при этомъ приняла тонъ покровительницы, я бы - сказалъ ей какую-нибудь грубость, а то н?тъ: она «развивала» разныя соображенія насчетъ того, какъ мн? лучше воспользоваться моимъ житьемъ въ Москв?, — и все это тономъ пріятельницы, или много-много сестры, побол?е меня вид?вшей. Она указала мн? на университетъ, на студенческіе кружки, упомянула о двухъ-трехъ домахъ, куда бы графъ могъ свезти меня потому, что тамъ очень горячо интересуются «этимъ» (и я понималъ ч?мъ), на театры, на разные курьезы Москвы вплоть до Охотнаго ряда и трактирнаго заведенія Турина.

XVIII.

Графъ облобызалъ меня, найдя въ угловой все на томъ же стульчик?. Онъ точно старался перевзойти самого себя въ гуманности своего обращенія со мной, но я уже не зам?тилъ его хуторской болтливости. На него наведенъ былъ особый лакъ городской безукоризненности. Графиня мало гляд?ла на него, когда онъ говорилъ, но онъ положительно прислушивался къ своимъ словамъ и какъ будто смотр?лся въ какое-то невидимое зеркало. Это первое впечатл?ніе не обмануло меня. Вообще онъ рядомъ съ супругой показался мн? гораздо мельче, тревожн?е и ординарн?е, ч?мъ въ одиночку, у Стр?чковыхъ, и оба раза на хутор?. Онъ въ сущности метался, хотя все это вставлено было въ мягкія формы. Графиня же точно про себя вела тайный контроль, и ни одна жилка на ея лиц? не двигалась, ни одинъ звукъ въ голос? не поднимался.

А все-таки она жила каждымъ нервомъ и каждой мышцей своего мраморнаго т?ла.

Къ об?ду вышла изъ внутреннихъ апартаментовъ англичанка, съ темными веснушками на широкомъ красноватомъ лиц?, и съ нею д?вочка, л?тъ такъ шести-семи, худенькая, длинная, очень б?локурая, въ локончикахъ и темненькомъ платьиц? съ голыми икрами. Я въ первый разъ вид?лъ такую шотландскую наготу. Она прис?ла мн? и тихо, изъ подлобья, улыбнулась. Графъ поц?ловалъ еи въ темя. Графиня сказала что-то, для меня тогда непонятное, англичанки, но на д?вочку не посмотр?ла и указала мн? на м?сто около себя, противъ графа.