Полжизни

Боборыкин Петр Дмитриевич

Посл? крестьянскаго двора, я обнюхалъ и то, ч?мъ держится вся финансовая машина нашей Руси православной., безъ чего ни одинъ питомецъ «народнаго просв?щенія», въ род? меня, никогда-бы не выкарабкался. Искренно, безъ слезливой сантиментальности, я почувствовалъ себя должникомъ сермяжныхъ зипуновъ. По ц?лымъ днямъ, поздней осенью и ранней зимою, толковалъ я съ моими медв?жатниками, рискуя даже возбудить въ у?здныхъ властяхъ всякія подозр?нія. Свободнаго времени у меня всегда на это хватало. Графскій хуторъ отошелъ на самый задній планъ: я смотр?лъ на него, только какъ на средство жить среди народа и участвовать лично на великомъ праздник? его освобожденія…

Теперь, когда я это записываю, слова мои кажутся мн? если не

книжными, то по крайней м?р?, черезчуръ торжественными. Десять-дв?надпать л?тъ сд?лали свое, и то, что теперь творится, вовсе не то, о чемъ тогда думалось; Но въ ту минуту никакое слово не казалось слишкомъ громкимъ; тогда сл?довало начинивать себя такими словами, чтобы не слыхать зубовнаго скрежета, раздававшагося отовсюду. Русскіе журналы и книги получили для меня новый смыслъ. Я зачитывался статьями, гд? впервые раздалось слово за мужицкую душу «съ над?ломъ», гд? защищали мужицкую общину отъ наб?говъ ученыхъ профессоровъ политической экономіи. Перечелъ я «Записки Охотника» и понялъ, что и у нашихъ литературныхъ отцовъ не было ничего выше и жив?е «этого д?ла>. Только мы, хоть и не ум?емъ писать, ближе стоимъ къ зипунамъ. Они — добрые господа»; а мы — строптивые, но потянувшіе-таки лямку разночинцы. На насъ какой-нибудь «Антонъ Горемыка» наводилъ ужь тошноту: — а в?дь и въ немъ тоже мужичекъ обсахаренъ на славу и сотни душепріобр?тательскихъ женъ проливали надъ нимъ слезы, гд?-нибудь на Женевскомъ озер? или въ Сорренто.

Даже въ письмахъ графа звучала нота особой тревоги. Онъ собирался «д?йствовать» не на шутку и объ хутор? почти меня не спрашивалъ. Въ первыхъ числахъ декабря онъ повторилъ свое приглашеніе — прі?хать погостить въ Москву. Вызывалъ онъ меня не только для того, чтобы «развлечься», но и потому еще, что въ настоящее время, когда «близится такое крупное событіе, когда мы такъ двинулись впередъ, было-бы особенно отрадно под?литься съ вами взглядами, да и вамъ самимъ будетъ дышаться зд?сь другимъ воздухомъ».

Да, воздуху тогда вс? хот?ли, и объ воздух? всякій толковалъ. Я по?здки не только не испугался, но обрадовался ей. Мн? нужно было хватить собственной грудью того, что наполняло наши столицы. Я съ н?которымъ душевнымъ сокрушеніемъ вспомнилъ, что ничего-то я не видалъ, кром? двухъ губернскихъ городовъ, гд? я жилъ школьникомъ, сперва съ краснымъ, потомъ съ голубымъ воротникомъ.

Къ Святкамъ я кончилъ вс? хозяйскія продажи; составивъ отчетъ и давъ инструкціи Капитону Ивановичу, двинулся на Муромъ въ Москву, полный особыхъ подмывательныхъ ожиданій, чувствуя себя моложе, ч?мъ я былъ въ седьмомъ класс? гимназіи, съ небывалой во мн? бойкостью и ц?нкостью къ всякимъ впечатл?ніямъ.

О «настоящей графин?» я ни разу и не подумалъ.

XV

Москва показалась мн? куда какъ велика и характерна. Въ первый разъ, въ?хавъ на Театральную площадь, я почувствовалъ себя истымъ провинціаломъ. Изъ рогожной почтовой кибитки поглядывалъ я направо и нал?во, и даже мысленно повторялъ заученные когда-то въ гимназіи Пушкинскіе стихи:

Мелькаютъ мимо будки, бабы, Мальчишки, лавки, фонари, Дворцы, сады, монастыри…

— На Садовую! весело крикнулъ я ямщику и немного смутился.

Графъ взялъ съ меня слово остановиться у него. Въ посл?днихъ двухъ письмахъ онъ еще разъ возвращался къ этому предмету и сообщалъ подробности о моемъ пом?щеніи, въ антресоляхъ, «совс?мъ отд?льно», съ ходомъ изъ передней. Я, на хутор?, принялъ это предложеніе довольно см?ло. Мн? захот?лось попасть сразу «въ самое пекло» дворянской жизни, гд? нав?рно я увижу и услышу все, что мн? нужно знать «насчетъ этой эмансипаціи», какъ тогда выражались въ пом?щичьемъ обществ?. Пора было стряхнуть съ себя дикость и безпомощность увальня, погляд?ть чорту въ глаза и уб?диться въ томъ, что онъ вовсе не такъ страшенъ.

Но когда я весело крикнулъ ямщику: «На Садовую!», я все-таки смутился:

житье въ графскомъ «антресол?» представилось мн? въ н?сколько иномъ св?т?. Я захот?лъ большей свободы въ этомъ большомъ город?, гд? меня ждали неиспытанныя ощущенія.

«Кто еще знаетъ, думалъ я, какова-то графиня. Я не нам?ренъ держать себя управителемъ; а пользоваться только квартирой, совс?мъ не являться къ господами — тоже нельзя будетъ».

Смущеніе однако прошло, какъ только кибитка подъ?хала къ крыльцу графскаго дома. Эти насл?дственные родовые хоромы, за палисадникомъ, съ гербомъ надъ фронтономъ и съ массивными колоннами мезонина, сразу пов?яли на меня настоящимъ московскимъ духомъ. И внутри дома все дышало родовымъ барствомъ. Прі?халъ я часу въ третьемъ дня, и въ передней, гд? меня уже ждало лакейство, мн? «доложили», что ею сіятельство «изволили вы?хать»; но «ея сіятельство у себя и просятъ пожаловать въ угловую, когда вамъ будетъ угодно». Посл?дняя фраза: «когда вамъ будетъ угодно» смахивала на приказанье; но нужно же было явиться по начальству, не въ трактиръ же я въ?халъ. Поднялся я въ антресоль, нашелъ тамъ дв? низковатыя, но весьма уютныя комнаты, съ разными даже зат?ями, наскоро од?лся и послалъ «доложить» ея сіятельству, что я направляюсь въ угловую. Проходя большой залой съ желтыми оконными занав?сками, отд?ланную «подъ мраморъ», я огляд?лъ себя въ зеркало; такого зеркала въ раззолоченой рам? мн? еще не приводилось вид?ть. Смахивалъ я въ ту пору на настоящаго управителя: долговязый, сухой малый, съ рыжеватой бородой и безпорядочными волосами на голов?, посмотр?лъ на меня изъ этой раззолоченой рамы. Черная сюртучная «пара», построенная еще университетскимъ портнымъ, сид?ла неуклюже, вся фигура отдавала даже ч?мъ-то пасмурно-лакейскимъ. И лицо было подь-стать прочему: длинное, загор?лое, съ толстыми губами, съ надвинутыми глупо бровями. Не удивился бы я очень, еслибъ ея сіятельство, не зная, что я «изъ студентовъ», встр?тила меня вонросомъ: — «Ну что, братецъ, какъ у васъ тамъ все на хутор??»

За залой сл?довала, по чину, круглая гостиная, также подъ мраморъ съ малиновой штофной мебелью. Когда я ступилъ своими хуторскими сапогами по ковру, покрывавшему весь полъ, я ощутилъ совершенно новое щекотаніе во всемъ своемъ существ?: прохладный воздухъ этой большой храмины, отсутствіе звука собственныхъ шаговъ, полусв?тъ отъ тяжелыхъ гардинъ и портьеръ; бронзовые канделябры и часы на мраморныхъ консоляхъ — все это не то смущало, не то подзадоривало меня. Помню только прекрасно, что на порог? «угловой», гд? я долженъ былъ предстать передъ ея сіятельствомъ, во мн? робости не было. Я даже сильно нахмурилъ брови и, остановившись въ дверяхъ, не очень-то, кажется, смиренно огляд?лъ и комнату, и ту, кто тамъ сид?лъ.

XVI.

До посл?дняго пустяка все вр?залось мн? въ память. Комната была голубая, — и по обоямъ, и по мебели. Прямо противъ входа изъ гостиной — широкій каминъ. Въ немъ въ ту минуту жарко тл?ла груда углей. У камина сид?ла за маленькимъ рабочимъ столикомъ, съ корзинкой, подбитой ч?мъ-то голубымъ, «сама графиня».

Она не усп?ла поднять головы отъ работы, когда я ее уже всю огляд?лъ.

«Мраморная!» пронеслось у меня восклицаніе Стр?чкова, и я врядъ-ли удержалъ улыбку на своихъ толстыхъ губищахъ.

И въ самомъ д?л?, такого мраморнаго лица я уже никогда больше не видалъ, да врядъ-ли и увижу, даже и въ стран? «миртовъ и апельсиновъ», куда меня зовутъ теперь. Въ пов?стяхъ, я встр?чалъ это слово, и оно мн? казалось ужасно-пошлымъ; но тутъ я самъ лично уб?дился, что каменное т?ло существуетъ. И въ шести шагахъ, и въ трехъ вершкахъ разстоянія, лицо это одинаково бл?дно, гладко, прозрачно, съ той голубоватостью на вискахъ и вокругъ глазъ, которую, какъ я слыхалъ отъ кого-то, стали подмалевывать съ т?хъ поръ, какъ графиня Монтихо попала въ императрицы. Но графиня Кудласова не употребляетъ косметикъ.