Последнее предупреждение
Шрифт:
– Знаю... и, частично, вы правы. Мне, действительно, сложно «раскрыться» – в прямом и переносном смысле.
– А в каком сложнее?
– Окольная дорога, чтобы узнать, сильно ли я изуродован? И не появится ли у вас тошнота при одном взгляде на «союзничка»?
– Зачем же вы... а, впрочем, плевать! Ответите на вопрос?
– Интересная вы дама, сенатор Мон. Пожалуй, мне бы тоже хотелось узнать, каковы вы под маской, будь я на вашем месте, а вы на моем... так что отвечу. Вначале хорошего было мало... но, когда я видел собственное лицо в последний раз, результат казался... почти удовлетворительным.
– Рада это слышать.
– Предпочитаете, чтобы я все же выглядел, как человек?
– Я приняла бы вас в любом виде. Внешность важна... но не настолько. Для меня, по крайней мере. Однако я рада. Рада, что у меня не будет искушения вас... пожалеть.
Зачем он это делает? Мысль, преследовавшая Дарта Вейдера все это время. Тогда, когда они молча – с ощущением какой-то сопричастности, общей тайны шли по коридору. Тогда, когда он посторонился второй раз в жизни, пропуская в медитационную камеру другого... другую... ту же, что и в прошлый раз. Зачем он это делает? Не ради политики – эти сказки можно смело оставить за дверью. Политика подразумевает дистанцию. Работа – тоже. Нет ничего хуже, чем смешивать работу и личную жизнь... что?!!!
Вот как вы запели, Милорд. Значит, личная жизнь. У человека, который столько лет отрицал наличие у себя не только частной жизни, но и вообще – жизни за порогом работы. И даже чувств. Романтика... тьфу! Похоже, Палпатин снова был прав... а ты – снова выглядишь дураком.
«И с каких это пор тебя это волнует?», – противный внутренний голосок. Еще несколько дней назад ты, снисходительно улыбаясь, убеждал Линнарда, что тебе совершенно плевать на здоровье и внешность. Главное, чтоб в обмороки на мостике не падать, а остальное – детали. Броня скроет все: и шрамы, и мысли, и чувства. Да, говорил. А теперь втайне надеешься, что врач хорошо сделал свою работу. Признайся, ведь ты боишься. Боишься жалости вместо... чего? Любви? Ну, так далеко заходить мы и не планировали.
А кто может планировать чувства?
«Посмотри: в твоей речи уже появилось мы... откуда это?» – снова этот язвительный голосок... наверное, от здравого смысла. – «Сильно у тебя в прошлый раз... запланировалось, а, плановик-затейник?»
Тряхнуть головой, отгоняя сомнения. Отогнались они, как же...
А все-таки? Какой реакции ты ждешь от этой женщины – вчерашнего врага? Да хоть потенциального соратника и лучшего друга, – сие совершенно не повод пускать ее в душу!
«Трус».
«Все люди боятся. Они боятся боли, тюрьмы, рабства, пыток и смерти. Они боятся потерять свою жизнь. А я? Похоже, я боюсь признаться, что все еще жив. Назло судьбе, назло этому жестокому миру, забывшему о сочувствии».
«Вот сочувствия-то ты и пугаешься больше всего. Ведь это слово значит – разделить свои чувства с кем-то посторонним. Не с Императором, который читает тебя своим опытом и Силой, в этом нет твоей заслуги. Не с Линнардом, который знает о тебе слишком много в силу профессии, за это ты его почти ненавидишь. С незнакомкой. С врагом. С женщиной».
«...у меня не будет искушения... вас пожалеть»...
Говорят, жалость – один из вернейших путей к сердцу женщины.
«А с каких это пор тебе нужно ее сердце?»
Они любят
«А ты ищешь иную любовь?»
«Боюсь, что, примирившись с маской, она все же отстранится от человека под ней».
«Ее мнение столько для тебя значит?».
«Мы оба – два моллюска в глухих раковинах, просто ее раковина невидима, а моя – имеет вещественное обозначение. Броня. Доспехи. Сколько раз Линнард спрашивал, зачем тебе этот маскарад. А, бесстрашный Лорд ситхов? Что ты теперь скажешь своему доктору – и своему Императору?»
«Только то, что я хочу попробовать. Пусть это не по-джедайски, пусть меня снова заденет чужое мнение – пусть. Все равно – хочу. Потому что это – жизнь. Эмоции, чувства, вкус, запахи и всё прочее, в чем ты себе сознательно отказывал много лет».
«Возможно, я ошибаюсь...»
Привычно опуститься в кресло, отрезая себе пути к отступлению. Мягкое жужжание механизмов – здесь все исправно и практически бесшумно. Дроид снимает шлем и передает владельцу. Блестящие захваты на черном металле. Привычно задержать дыхание, наблюдая, как черная маска скользит вверх, к потолку. Встать и повернуться к замершей за спинкой кресла женщине... сделать первый вдох, увидев свое отражение в ее глазах.
Она так ждала этого момента, – и все же его пропустила. Видимо, не выдержала, отвела глаза, когда между черной броней и черным же шлемом появился белый кусочек кожи.
Страшно – сама хотела. Сама напросилась – и все же страшно. Как будто прикасаешься к истории, ведь Лорд Вейдер – это человек в маске. Увидеть просто человека на месте легенды. Он поворачивается к ней, держа черный шлем в руках. Удивительно тихо... ах да, респиратор тоже не нужен. Еще одна деталь пугающего, но привычного облика отброшена, чтобы уступить место... чему?
Самый большой искус – и, одновременно, самый тяжелый удар – буквальное исполнение желаний. Не зря волшебные существа детских сказок у взрослых испокон веков слыли недобрыми... они, взрослые, просто не понимают, чего хотят. Дети честнее... мужчина делает шаг вперед, – на деле – крохотный, но кажущийся гигантским в ограниченном пространстве камеры. Сейчас она может рассмотреть его лицо, – но лишь на секунду скользит по нему взглядом: черный шлем в руках притягивает, как магнит. Мон протягивает руку и почти дотрагивается до знаменитой на всю Галактику личины... думала ли она когда-нибудь, что посмеет?.. Мотма испуганно отдергивает ладонь: на секунду возникает ощущение, что Вейдер обезглавлен. Но на деле нет – он рядом, живой и с головой на плечах.
Шлем.
Это свобода.
Никто не видит твоих глаз. Огня в них.
Никто не знает – плачешь ты или смеешься. Вокодер безэмоционален, и ты можешь установить темп и громкость сам: когда хочется тишины – стать громогласным, чтобы никто не узнал.
Свобода.
– Нет, – ответил Вейдер. – есть эмпаты, есть алиены, есть одаренные и им не обязательно видеть глаза, лицо. Они все и так понимают.
Первое открытие: голос. Она слышит живой голос. Его. Настоящий. Приглушенный, бархатный. Странно, мысленный голос совпадал с тем, что звучал вслух. Возможно, просто потому что, она не слышала этот?