Последний аккорд
Шрифт:
— Сюзанн, что там у вас?
— Кофейные зёрна, — ответила Сюзанн и достала из нагрудного кармана маленькую коробочку. — Хотите?
— Нет, — покачал головой Голд. — Не могли бы вы… Ничего…
Вместе с ними здесь сидели Джаред Корсак и Рэй Старр. Корсак постоянно поглядывал на часы, как делал каждый раз, когда задерживался, и сейчас Голд последовал его примеру. Он знал, что было поздно, но не подозревал, что настолько. Часы показывали полвторого ночи.
— Заседание у нас… — этот коллективный иск был ещё той задачей.
— Девятого сентября, — ответила ему Сюзанн.
— Отлично.
Корсак и Старр слегка повеселели.
— Завтра собеседование с соискателями, — напомнила Сюзанн.
— Перенести нельзя?
— Я могу прийти и сделать всё сама.
— Нет, Сюзанн, — возразил Голд, — Не можете. Я сам подойду. Или попрошу Джиллин дать им анкеты.
Честно говоря, он пока не проявил интереса и не знал, кто завтра должен был прийти. Это Сюзанн взяла на себя.
Вскоре Корсак и Старр закончили, сложили бумаги, попрощались и ушли, а они остались вдвоём.
— Идите, Сюзанн.
— А как же вы?
— А я уже закончил, — это была правда. — Только перепроверю парочку моментов.
— Цена совершенства — вечная бдительность? — с улыбкой спросила Сюзанн.
— Именно так.
— Доброй ночи, Руперт, — мягко сказала она, прежде чем уйти. — Пообещайте мне, что уйдёте менее, чем через полчаса.
— Обещаю, — улыбнулся Голд. — Доброй ночи, Сюзанн.
Он выполнил это обещание и решил прогуляться пешком до дома. Улицы Нью-Йорка, сумасшедшие и переполненные днём, не пустовали и ночью. Но ни днём, ни ночью никто не обращал внимания на зрелого мужчину в чёрном костюме, взирающего на мир подозрительно и мрачно и видевшего в людях потенциальных врагов. Из-за этого он и любил Нью-Йорк, из-за этой возможности быть тем, кто ты есть, и не подвергаться пустым обвинениям и нападкам согласно предубеждению большинства. Просто тут было слишком много людей, чтобы предубеждение сложилось.
Домой он пришёл в три и очень надеялся, что его жена не уснула в гостиной, ожидая его, но надежды его не оправдались: она дремала на диване, бережно укрытая лёгким покрывалом. Румпель осторожно взял её на руки и перенёс в спальню, стараясь не разбудить, и ему это почти удалось: она проснулась пятью минутами позже, когда он раздевался, чтобы к ней присоединиться.
— Почему ты так поздно? — голос у неё был грустный.
— Извини, пожалуйста, — виновато улыбнулся Голд. — Завтра я весь твой.
— Неужели?
— Ну, где-то к двенадцати я уйду туда меньше, чем на час…
— Понятно…
— Ну что тебе понятно? Мне правда жаль, — проворчал Румпель и лёг рядом с ней. — Я скучал.
— Не верю.
Она поцеловал её.
— А теперь?
— Ну, может быть, немножко… — улыбнулась Белль и заботливо спросила: — Устал?
— Ужасно!
— Тогда давай спать.
На следующий день он был на удивление бодрым. Поболтал с Крисом, посмотрел, как Коль хмуро перелистывает новости на планшете, а Роланд, заглядывая ей через плечо, пытается их читать. Белль же на всё реагировала непривычно добродушно, не высказывала недовольства, ни к чему не цеплялась и не критиковала, так что Коль рискнула сделать себе на завтрак больше одного бутерброда с арахисовым маслом. Сразу после завтрака
— Мы одни, — Белль медленно приблизилась и села к нему на колени.
— Да, — кивнул он, обнимая её за талию. — Одни.
— И ты всё равно уйдёшь?
— На что ты намекаешь?
— Мы остались одни. Надолго, — многозначительно повторила она. — Ты и я. Вдвоём.
— О, ты хочешь…
— Я не хочу, — она его поцеловала. — Я требую.
— Ясно, — протянул Румпель. — Может быть…
— Нет, не может, — она прижала палец к его губам. — Жду тебя в спальне через пять минут. Не беспокойся: надолго я тебя не займу.
После этих слов она легко вскочила и спокойно ушла в спальню.
— Если ты не уверена в длительности процесса, то хотя бы не забывай о прелюдии! — насмешливо бросил он ей вдогонку. — Мне нужна долгая прелюдия!
— Пять минут!
Однако ни о какой долгой прелюдии говорить было невозможно. Времени у них было много, но они куда-то страшно торопились, быстро расстались с одеждой, скупо одарили друг друга взаимными ласками и перешли к главному. Вела в этот раз Белль, а он вынужден был соглашаться с условиями, даже если они ему не нравились. И они ему не нравились. Ему не нравилось их положение, не нравилось, что он не может видеть её лица, не нравилось и то, что физически ему это очень даже нравилось… И пусть поначалу он пытался себя контролировать, но потом дал выход зверю внутри себя, до боли стискивал руками её грудь и отрывисто целовал её спину, постепенно подминая её под себя, а затем обхватил её руками поперек туловища и перекатился на бок, прижал её к себе еще крепче и сильнее, не желая никуда отпускать, даже когда они оба достигли своего бурного финала. Белль же всё-таки сумела ослабить его объятия, чтобы повернуться лицом к нему. Его же била мелкая дрожь, и он сам не мог понять почему.
— Ты чего дрожишь весь? — прошептала Белль и погладила его по плечу, будто хотела успокоить.
— Ничего, — покачал головой Румпель и взял себя в руки. — Извини меня.
Он отпустил её, встал с кровати и начал одеваться, на что она смотрела со смущением и грустью, будто дело было в ней. Ему не хотелось, чтобы она так думала, а потому он ей улыбнулся как можно теплее и радостнее. Когда он сел обратно, чтобы застегнуть рубашку, она обняла его сзади и прошептала на ушко робкое «останься». Уходить ему было рано, да и не хотел он уходить, но знал, что останься он ещё минут на пять, то уже просто не сможет этого сделать.
— Белль, я…
— Тебе не нужно уходить. Тебе никуда не нужно уходить, — убеждала Белль. — И ты об этом не пожалеешь. Я обещаю…
— Ладно… — согласился он. — Только позвоню!
Он снова встал, отыскал телефон и набрал номер собственной юридической фирмы. Трубку взяла Джиллин.
— Здравствуйте, мисс Хейл. Я сегодня не смогу подойти, — заговорил он. — Там придёт пара соискателей. Дайте им анкеты, хорошо?
Джиллин приняла это к сведению и начала что-то говорить ему в свою очередь, что он улавливал с большими усилиями, потому что Белль в это время подошла к нему и принялась покрывать его шею, щеки и подбородок нежными поцелуями.