Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Но резни не было; Гиммлера проводили в комнату Дёница, и они стали беседовать там, пока Людде-Нойрат и Кремер развлекали Махера и двух адъютантов Гиммлера в столовой по соседству. О том, что произошло между Дёницем и Гиммлером, мы знаем лишь из краткого рассказа Дёница, который звучит слишком мелодраматично. По его словам, он положил на стол под бумаги свой пистолет со снятым предохранителем. Когда вошел Гиммлер, он вручил ему послание из Берлина и попросил прочитать, следя за его выражением лица. Сначала на лице показалось удивление, потом недоверие, а потом оно побледнело. Затем Гиммлер встал, поклонился и сказал: «Позвольте мне
Неизвестно, действительно ли все было так. Мог ли Гиммлер так быстро оценить ситуацию? В конце концов, он был не слишком умным человеком и вся его карьера зиждилась на абсолютной власти фюрера. Как только эта основа исчезла, он ощутил, что должен предложить свои услуги человеку, которого фюрер выбрал себе на замену. Но вряд ли Дёниц отвечал ему так откровенно. Он тесно сотрудничал с Гиммлером и знал, что, несмотря на все свои мысли и чувства, он не может позволить себе отказаться от него и его полицейских сил и безжалостных бойцов; будь он сам в сильном положении, как намекает этот рассказ, он бы арестовал и казнил его еще в предыдущий день, когда прилетел фон Грейм с приказом об этом самого Гитлера.
Как бы то ни было, теперь Дёницу пришлось отказаться от своей идеи искать смерти в бою. Близкие коллеги, как Годт, заметили в нем перемену. Теперь у него была какая-никакая, но высшая власть. Как он записал позже: «С моего сердца спал груз».
Он написал Гитлеру благодарственное письмо, уверяя его в своей преданности и в том, что он будет продолжать войну за германский народ. Борман ответил ему подтверждением завещания. И только в 3 часа ночи пришло последнее подтверждающее письмо из бункера канцелярии.
«Гросс-адмирал Дёниц. Фюрер умер вчера в 15.30. Завещание от 29.04 передает Вам должность рейхспрезидента, доктору Геббельсу должность рейхсканцлера, рейхсляйтеру Борману — должность партийного министра, рейхсминистру Зейсс-Инкварту — должность министра иностранных дел. По приказу фюрера завещание было отослано из Берлина Вам и фельдмаршалу Шёрнеру и для будущей публикации. Рейхсляйтер Борман собирается прибыть к Вам сегодня для прояснения положения. Форма и время объявления войскам и общественности оставляются на Ваше усмотрение.
Подтвердите получение, Геббельс, Борман».
Глава 6
ПОСЛЕДНИЙ ФЮРЕР
Дёниц был продуктом, равно как и последним лидером Третьего рейха. Поэтому неизбежно, что свою карьеру фюрера он начал со лжи. Ложь касалась смерти Гитлера. Ему было известно, что Гитлер покончил с собой. Если даже не учитывать, что он знал о его планах застрелиться, об этом говорило слово, которое употребили Геббельс и Борман: «Фюрер умер» (verschieden), а не «пал» (gefallen) как герой. Но в речи Дёница, которую передало немецкое радио на всю страну и которую прерывали фрагменты из Вагнера и 7-й симфонии Брукнера, он сказал — «пал за Германию», сражаясь до последнего с большевизмом: «Его миссия, битва против натиска большевизма, важна для Европы и для всего цивилизованного мира. Фюрер назначил меня своим преемником. Осознавая всю ответственность, я беру на себя руководство немецким
В той же речи говорилось, что надо соблюдать порядок и дисциплину: «Только так мы сможем смягчить то страдание, которое грядущие дни принесут всем нам, и предотвратить распад. Если мы сделаем то, что в наших силах, Бог не покинет нас...»
Упоминание Бога было ошеломительным отходом от всей нацистской философии. Остается только гадать, откуда оно здесь взялось.
После обращения к народу Дёниц обратился к вермахту, повторив свою весть и добавив: «Клятва верности, которую вы приносили фюреру, теперь относится и ко мне как преемнику фюрера, которого он сам назначил...»
Клятва верности имела такое же значение, как флаг или Отечество. Закончил свое обращение он так: «Немецкие солдаты, исполняйте свой долг. Это — ради жизни нашего народа!»
Между тем военное положение в этот час было катастрофическим: большая часть страны и ее столица пали; сопротивление ограничивалось его собственной маленькой зоной на севере, включая полуостров Шлезвиг-Гольштейн и оккупированную немцами Данию, и совершенно отделенной от нее южной зоной под общим командованием генерал-фельдмаршала Кессельринга, в которую входили западная Чехословакия, горный район Баварии и то, что осталось от марионеточного государства Муссолини на севере Италии. Были еще две изолированные и окруженные армии на побережье Балтики: одна в Курляндии, другая в Восточной Пруссии, заблокированная к тому времени на узкой полосе вокруг залива Данцига; ни одна из них не могла продержаться долго; единственным вопросом оставалось, сколь много людей можно эвакуировать на запад, прежде чем их окружит Красная армия. Единственными другими областями, где действовала немецкая власть, за пределами Германии и Дании были западная Голландия и Норвегия.
Но положение нельзя было оценивать только в географических терминах; люфтваффе оставалось на земле из-за дефицита горючего и полного господства в воздухе западных союзников; кроме того, процесс разложения немецкой армии, уставшей от бесцельной борьбы, достиг последней стадии; все больше и больше командиров принимали решение вести своих людей в плен к британцам и американцам. Как было записано в журнале верховного командования: «Гитлер мертв, и в эти последние часы войны каждый немец по вполне понятной причине стремится не попасть в руки русским».
Это составляло настоящую дилемму. Немцев на востоке теснили войска СССР. Ужасы плена были не только выдумкой пропаганды, и у Дёница и его советчиков были все основания верить в это, и его замечание по поводу капитуляции восточных армий и мирных жителей-немцев, которых военные прикрывали, было не просто риторическим: «Ни один благородный немец не сможет допустить, чтобы его имя связывалось с этим (капитуляцией). Проклятие миллионов падет на его имя, и история заклеймит его как предателя».
Из его решений, принятых с самого первого дня на новом посту, очевидно, что все другие причины продолжать борьбу, особенно чтобы исполнить волю фюрера или чтобы предотвратить бесчестие и то клеймо, которое падет на его имя, чудесным образом испарились при известии о смерти Гитлера. Это была необычайная трансформация; Шпеер вспоминал: «Теперь в нем вышла наружу и возобладала объективность опытного офицера. С первого часа Дёниц придерживался того мнения, что мы должны закончить войну как можно быстрее».