Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Он все время говорит своим офицерам, что их долг в том, чтобы поднимать моральный дух в моряках.
Гитлер внимательно выслушал все, что он сказал, и поблагодарил, но предложения не возымели успеха. Теперь вокруг него рушился мир реальности, и он отказывался выйти наружу из своего воображаемого мира, который он удерживал за счет устоявшихся развлечений в виде брифингов, совещаний и намеренно «уютных» чаепитий со своими друзьями-«нибелунгами» на массивной бетонной крыше его ставки посреди восточнопрусского леса, и не желал видеть разрушений вокруг.
Между тем трагедия поразила семью брата Дёница Фридриха. Его дом находился в Берлине,
Обнаружив, что его фамилия — Дёниц, власти проинформировали гросс-адмирала; сделали ли они это до того, как Фридрих умер, дав братьям возможность попрощаться, или он был в коме или уже мертв к тому времени, неизвестно. Можно понять, что он участвовал в похоронах 2 сентября и что жена Фридриха Эрна переехала жить в его дом в Далеме, а его три дочери проводили школьные каникулы с ним и Ингеборг весь остаток войны, принеся дыхание весны в его все более мрачнеющий мир.
8 сентября 1943 года пришла весть о том, что итальянцы предали, как давно уже предвидел Гитлер, подписав мир с союзниками; тут же были задействованы планы, разработанные именно на этот случай, и серией молниеносных ходов Рим был окружен, итальянская армия разоружена, Муссолини выкраден и поставлен снова во главе государства.
В результате еще до конца месяца центральная и северная Италия стали немецкой провинцией при марионеточном правительстве. Действия по захвату флота оказались не столь удачными, большая часть тяжелых кораблей ускользнула и перешла к союзникам, которые начали высадку в континентальной Италии за пять дней до того, как был опубликован мирный договор; большая часть легких судов и субмарин тоже ускользнула, хотя некоторые и удалось захватить в соответствии с планом.
Хотя большая часть этих ходов была хорошо продумана и блестяще исполнена, они ничего не изменили в оборонительном положении рейха. На Востоке Манштейн отступал. Дёницу было приказано задействовать часть своих сил в Черном море для эвакуации войск и помощи в превращении Крыма в «крепость», которую следовало удерживать до последнего.
К тому времени критическое отношение к войне распространилось уже и на флоте; сложно установить точные факты, но, судя по документам, оперативный штаб Дёница в Берлине уже не общался с ним с глазу на глаз, и недовольство расходилось через тех офицеров, чьи обязанности приводили их к столкновению с более широким кругом дел; среди них в юридическом отделе флота был Бертольдт, брат графа Клауса Шенка фон Штауффенберга, который недавно присоединился к заговору против Гитлера.
Касались ли недовольство и критика лишь безнадежной стратегической ситуации, в которую Гитлер загнал Отечество, или позора, которым преступления национал-социалисты запятнали имя Германии, или же речь шла о фанатической преданности режиму самого Дёница и о его стратегии, непонятно. Однако очевидно, что он воспринимал это недовольство всерьез, так как 9 сентября выпустил «Декрет против критики и жалоб».
Он начинается с напоминания о «потрясающих победах», которые были одержаны в начале войны и заложили фундамент для успешного ее завершения. Такие успехи были величайшими событиями в жизни любого солдата; моменты поражения и ожидания было вынести тяжелее, и именно такие моменты требуют всех сил и внутренней убежденности. Но эти силы подтачивают нытики, которые говорят «с осуждением и без почтения обо всем, и обычно о тех вещах, в которых ничего не понимают». Никто не может видеть больше, чем маленький сектор военных действий; и, следовательно, лишь «глупые, самодовольные и злобные люди» могут воображать себя достаточно компетентными, чтобы
Он заканчивает так: «Нытики, открыто передающие свои жалкие ощущения своим товарищам и другим соотечественникам и тем самым ослабляющие их волю и уверенность как солдат, будут безжалостно судимы трибуналом за подрыв вооруженных сил. Фюрер заложил основу единства немецкого народа при помощи идеологии национал-социализма. Задача всех нас в этот период войны сохранить это ценное единство своей твердостью, терпением и постоянством в сражении, на работе и в молчании».
Слово «молчание» не просто означало — «без жалоб»; ввиду всех историй о зверствах СС на Востоке, которые циркулировали по Германии на всех уровнях, и сведений об уничтожении миллионов евреев, которые распространяли Би-би-си и другие запрещенные радиостанции, возможно, «молчание» имело более зловещий смысл.
Именно об этом периоде после войны вспоминал бывший унтер-офицер U-333. Ссылаясь на особое отношение к подводникам и необычные условия, которые для них устраивали по возвращении «с фронта», он рассказал о возвращении своей лодки после плавания летом 1943 года. Морякам указали на деревянный сундук с наручными часами, из которых каждый мог выбрать себе те, которые ему понравятся. Все часы были уже пользованные, но все работали; некоторые были часами для слепых. «Тогда мы уже все знали. Это было слишком жутко. Никто не мог сказать, что он ничего не знает. В это время мы все понимали, откуда взялись эти часы».
Невозможно представить себе, что такие сундуки пересылали из лагерей смерти на Востоке на базы подлодок в Бискайском заливе без того, чтобы Дёниц не договорился об этом с Гиммлером.
Чтобы эта история не была отвергнута как выдумка, сфабрикованная через много лет после событий, можно привести документальное свидетельство того, что Дёниц посещал Tagung, или «Совещание», происходившее той осенью в Позене, когда Гиммлер впервые поведал избранной аудитории рейхсляйтеров и гауляйтеров о своем способе окончательного решения еврейского вопроса. Собрание было задумано для того, чтобы поднять дух приглашенных партийных боссов и проинформировать их в особенности о производстве вооружения. Борман и Гиммлер, который созвал собрание, выбрали для этого группу из высшего эшелона власти: кроме Дёница и Шпеера, участвовали еще пять начальников из его министерства вооружений и высший чиновник из министерства авиации, генерал-фельдмаршал Эрхард Мильх.
Это была неприятная группа; Мильх, например, был одной из тех потерянных душ, которым приходилось преодолевать осознание того, что в его жилах течет еврейская кровь. Он счел необходимым получить от своего отца заверенное свидетельство, что он (Мильх-старший) всегда был импотентом и поэтому никак не мог зачать его, а от своей матери — что его отцом был не Мильх-старший, а некто другой, проверенный представитель нордической расы. Примечательно, что среди приглашенных ораторов не было ни одного представителя армии; это было собрание партии: позвали лишь тех, кто был предан партии и фюреру.
Борман открыл заседание, после чего прозвучали речи Шпеера и его коллег из министерства вооружений. Затем они позавтракали и разошлись — по крайней мере, так звучит история в изложении Шпеера, но в силу того, что Гиммлер обратился к нему лично в ходе своей собственной речи, такое утверждение звучит неубедительно.
Борман возобновил заседание в 3 часа, представив следующую группу из двух ораторов не из партийного круга, Мильха и Дёница. Мильх говорил в течение 65 минут, и после него Дёниц — 41 минуту; они закончили незадолго до 5 вечера. За ними последовал начальник штаба Верховного руководства СА Вильгельм Шеппман, а потом, в 5.30, слово взял рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер — его речь была самой длительной за весь день.