Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Почему он выбрал именно эту встречу для того, чтобы открыть тайну программы уничтожения, неизвестно. Возможно, потому, что эта тайна уже стала предметом домыслов и черного юмора у большей части немецкого народа, особенно тех, кто как-либо контактировал с солдатами с Восточного фронта, ранеными или отпускниками, или тех, кто слушал Би-би-си. С другой стороны, им могло двигать сознательное или бессознательное желание поделиться своей ужасной ответственностью или взвалить ее на партию в целом как исполнительницу той задачи, для которой фюрер выбрал лично его. Можно также предположить, что он хотел предупредить как собравшихся, так и весь немецкий народ о неминуемых последствиях проигрыша в войне —
В то же самое время пропаганда связала необходимость уничтожения евреев в оккупированной немцами Европе с актами возмездия евреев снаружи — они были названы «международным еврейством», — из Лондона, Вашингтона и Москвы, для уничтожения немецкой расы. Интересно заметить, что он имел в виду лично себя, когда перешел к теме еврейского возмездия.
Каковы бы ни были его мотивы, вряд ли возможно, чтобы Дёниц, речь которого закончилась всего за полчаса до этого, покинул зал к тому времени, как начал говорить Гиммлер; это было бы очень невежливо по отношению к рейхсфюреру. Так что нет никаких причин полагать, что он не слышал все то, что Гиммлер сказал.
А то, что сказал Гиммлер, было отражением и неизбежным конечным продуктом национал-социалистической идеологии, которая с самого начала выбрала себе евреев в главные враги; тени и полутона реального мира с его бесконечной сложностью ускользали от партийной пропаганды, оставляя лишь две четкие черно-белые фигуры, еврея и честного немца. А так как партия заменила собой Бога и христианскую мораль заменила на законы выживания, то не было никаких логических ограничений в действиях против кровного врага.
Если Гитлер и Геббельс были блестящими ораторами, то Гиммлер был блестящим логиком, и именно логику — на самом деле логику сумасшедшего, так как ее предпосылки были основаны на восприятии того, кто не имел ни малейшего отношения к реальном миру, — он и принялся излагать. Все те, кто его слушал, стали - если не были раньше — целиком узаконенными пациентами сумасшедшего дома партии.
«...Я хочу сказать в этом самом близком кругу о вопросе, который вы все, мои товарищи по партии, явно задавали сами себе и который, однако, стал самым тяжелым вопросом в моей жизни, — еврейском вопросе. Все вы, само собой разумеется, считаете, что в вашем доме больше не должно быть евреев. И все немцы — за редкими исключениями — также понимают, что мы больше не выдержим ни бомбежек, ни ноши четвертого, а может быть, и пятого и шестого года войны, если оставим эту гноящуюся язву на теле нашего народа. Предложение «евреи должны быть уничтожены», господа, очень легко сказать — тут всего несколько слов. Но для того, кто должен это выполнить, это самая тяжелая и трудная из всех задач...».
Он говорил сухо, без эмоций, хотя позволил себе иронию, когда дошел до вопроса о «порядочном еврее»; исходя из числа людей в Германии, которые имеют «порядочных евреев» в своей крови, может показаться, что таких больше, чем всего еврейского населения. Но вскоре он вернулся к главной теме и попросил аудиторию никогда не говорить о том, что он им скажет.
«Мы пришли к вопросу: как быть с женщинами и детьми? В этой связи я также нашел совершенно ясное решение. Это не значит, что я не считаю для себя оправданным уничтожение мужчин — так сказать, убийство или приказ об убийстве, если позволить вырасти мстителям, которые станут проблемой для наших детей и внуков, в виде нынешних детей. Должно быть принято тяжелое решение, чтобы заставить этот народ исчезнуть с лица земли. Организация исполнения этой миссии была самой трудной задачей, которая стояла перед нами. Она была выполнена без того — я верю, что могу
Он перешел к конфискации имущества евреев, делу, в котором тоже надо быть до конца последовательным; все должно перейти к министерству экономики рейха для блага немецкого народа в целом. С самого начала он установил смертную казнь для любого человека из СС, который возьмет для себя хоть одну марку. Далее он обещал, что еврейский вопрос в оккупированных странах также будет решен к концу года, после чего останутся в живых лишь те евреи, которые сбежали; после этого надо лишь «тщательно и разумно исследовать и решить вопрос полукровок или тех, кто женился на еврейках.
И тогда я, может быть, покончу с еврейским вопросом. Теперь вы знаете все, и вы должны держать это в себе. Может быть, немного позже кто-то из вас будет способен определить, стоит ли нам говорить что-то еще немецкому народу. Я верю, что лучше будет, если мы — мы в целом, — сделавшие это ради нашего народа, возьмем ответственность на себя — ответственность за дело, а не только за идею — и унесем этот секрет с собой в могилу.
А теперь я перехожу к проблеме пораженчества...».
Реакции Дёница и Шпеера на проявление такой жуткой преданности народу со стороны рейхсфюрера мы уже не узнаем. Оба унесли секрет с собой в могилу. По словам одного из тех, кто присутствовал на этом собрании, Бальдура фон Шираха, после речи Гиммлера установилось тягостное молчание; затем Борман закрыл встречу, пригласив всех перекусить. «Мы молча сидели за столами, избегая взглядов друг друга».
Согласно воспоминаниям Шпеера, гауляйтеры и рейхсляйтеры в тот вечер упились до невменяемости, и это зрелище было так ему отвратительно, что на следующий день он попросил Гитлера призвать их к умеренности.
Какова бы ни была правда, кажется возможным, что это собрание подняло боевой дух Дёница, потому что на следующий день, 7 октября, приказ относительно спасательных кораблей, впервые выпущенный прошлой осенью, был повторен за подписью FdU, Эберхардта Годта, от имени BdU, то есть его самого.
«Практически в каждом караване есть так называемые «спасательные корабли», особый корабль до 3000 тонн водоизмещения, задачей которого является спасать и принимать на борт тех, кто пострадал при атаке подлодки. На многих из таких кораблей базируются самолеты и большие моторные лодки, они хорошо вооружены и очень маневрены, так что капитаны часто описывают их как ловушки для подлодок. Уничтожение таких кораблей имеет большую ценность, так как этим достигается желательная цель уничтожения экипажей пароходов».
Новая подводная война в Северной Атлантике началась почти за три недели до этого. Лодки вооружили акустическими торпедами «Заункёниг» — против эскорта и зенитками против самолетов. На них также был поставлен детекторный аппарат под названием «Хагенук» для обнаружения излучения радаров противника. Он был разработан по той причине, что прежний аппарат «Метокс» сам испускал лучи, которые выдавали положение подлодки. Об этом рассказал пленный английский летчик. Он поведал допрашивающим его офицерам, что британцы почти не используют радары при борьбе с подлодками, так как излучение «Метокса» можно обнаружить с расстояния 90 миль; самолеты просто идут на него, используя радары на короткое время, чтобы уточнить расстояние!