Последний полет Гагарина
Шрифт:
Что касается Китая, момент для возобновления выбран странный. Азиатская держава не восстановилась после «большого скачка», унёсшего миллионы жизней и разрушившего в значительной степени и без того отсталую экономику. Впереди «культурная революция» и прочие прелести, пока не умрёт Мао, и за реформы не примется Дэн Сяопин.
По состоянию на осень шестьдесят второго Китай не представлял ничего интересного для нас. Диктатура и репрессии куда хуже, чем в СССР в тридцать седьмом. Рынок сбыта ничтожен, потому что спрос неплатежеспособен. Товарное предложение не представляет особого интереса. И такое состояние продлится ещё лет пятнадцать,
Зачем я согласился и даже вызвался? Спонтанно. А теперь понимаю, смысл есть. Нужно нарабатывать контакты, и как только ветер в Поднебесной переменится, они весьма пригодятся. На определённом этапе, пока Китай не вырос до монстра, мы можем образовать очень мощный тандем.
А пока эти политические игры уводят меня от того, чем хочется заниматься на самом деле — готовить и готовиться к космическим полётам, а свободное время проводить с Аллой и детьми.
Но кому интересны мои хотелки? Собирайтесь, товарищ майор, и дуйте в Ташкент, коль подписались.
Глава 5
5
Алла вздрогнула, когда поздоровался с ней «нихао» и сощурил глазки, изображая китайсу.
— Гагарин! Ты когда из космоса прилетел, не так изменился.
— Всё равно ты меня любишь!
— Ну, конечно!
Поцелуи, объятия. Ксюха прыгает вокруг. Мама, на этот раз моя, а не тёща, спешит из кухни, следом за ней несётся одуряющий запах печёного мяса.
Я — дома. Дома! Уезжать стоит хотя бы ради того, чтоб ловить кайф возвращения.
Стряхнул снежинки с шинели, успевшие вцепиться в сукно на коротком пути от машины до подъезда, и, повесив её в шкаф, снова сгрёб домашних, потом побежал к Андрюхе, бесконечно виноватый: мужик растёт без папки, живущего в командировках.
— Сразу за стол или показать что привёз?
Алла и мама:
— За стол!
Дочка:
— Покази!
Естественно, последний голос одержал убедительную победу. Я притащил из прихожей чемодан, половину его утробы занял свёрток. Очень много бумаги и ваты, даже если грузчики швырнули его небрежно, а такое случается и на спецрейсах, ничто не должно пострадать.
— Страна очень бедная. Аллочка, помнишь барак на Ленинградке?
— И вспоминать не хочу.
— Так вот, нам пытались показать обложку, парадный фасад, но невозможно скрыть реальность полностью. Поверь, что наше житие-бытие в том бараке — чистый рай по сравнению с условиями для простого люда в Пекине. Что творится в провинции, боюсь вообразить. Да и номенклатура не жирует. Одеты в одинаковые дешёвые брюки и френчи, застёгнутые под горло, жёны их — тоже в тёмное и однообразное. Машин на улицах — раз-два и обчёлся, велосипеды да повозки.
Я раскрутил, наконец, первый слой амортизации и из глубин свёртка вытащил первый презент, сняв с него шубу.
— Потрясающе! — воскликнула супруга, мама только вздохнула.
Китайский чайный сервиз ручной работы, не старинный, но крайне удачная подделка под эпоху каких-нибудь императоров Минь-Цинь-Дзинь, не разбираюсь в них, действительно был прекрасен. Тончайший фарфор бесподобной белизны, расписанный изображениями пагод, каких-то деревьев, цветов, драконов. Надписи иероглифами — не понять, но вряд ли что негативное.
— Сколько же стоит это богатство, Юрочка? — спросила мама.
— Нисколько. В магазине не купить. Это подарок нашей семье от Дэн Сяопина, Генерального секретаря Коммунистической партии Китая.
Ма
— Сыночек! Правда — от самого Генерального секретаря?! Но я слышала — Мао Цзэдун…
— Мао — Председатель ЦК КПК, его должность выше, и он общался с Громыко, нашим министром иностранных дел. Со мной Мао только здоровался, длинных бесед не вёл. Мы общались преимущественно с товарищем Дэном. Мамочка, прости, сервиз притащил один, и он такой, что скорее придётся поставить в шкаф, а чай пить будем из наших кружек. Баловство и декорация. Тебе я привёз полезную вещь.
Ей причитался термос с портретами Мао Цзэдуна и Лю Шаоци, чуть ниже — иероглифы, наверняка цветастое «бессмертное» изречение товарища председателя.
Аккуратная распаковка всех предметов сервиза и расстановка в серванте заняли четверть часа, ибо фарфор плохо сочетался с блеском чехословацкого хрусталя из прошлой командировки, мама умчалась на кухню и принялась разогревать, причитая «ну вот, всё остыло». А я снова стиснул супругу.
— Соскучился?
— Да. В поездке вроде бы занят семь на двадцать четыре, кроме времени на перелёты и сон, а всё не то, всё чужое. Мы с тобой как заселяемся, сразу стены становятся домом, здесь моя семья, моё место. В гостинице как в казарме, времянка.
— Ну, а с пользой слетал?
— Трудно сказать. Планов было громадьё, но наши как-то неправильно представляли обстановку в Китае. Я лишь об одном договорился в принципе, мелочи потом пусть утрясают другие. Вот у нас Братская ГЭС — ударная комсомольская стройка, поднятие целины, но советские добровольцы-энтузиасты тоже кушать хотят, им зарплату платят. Кроме того, когда выпускники вузов с высшим образованием бросают работу по специальности и несутся на молодёжно-ударный объект, автоматом возникает дефицит кадров.
— Вместо них — китайцев?!
— Ох, какая проницательная! Нужно было тебя, а не меня отправлять. Да, выйдет дешевле. Китаю нужно практически всё — углеводороды, древесина, металлы. В избытке только трудоспособная неквалифицированная рабочая сила. Вот кому осваивать Сибирь!
Алла поёжилась.
— Но это как ГУЛАГ. Колыма, где держали Королёва.
Как много информации разносит сарафанное радио!
— Именно. У них в разгаре наш тридцать седьмой год. Так пусть эти китайцы хоть что-то заработают в советских лагерях, будут обеспечены куском хлеба и плошкой риса. Да, тоже проявится какая-то смертность, но дома ещё хуже.
Я не лгал и не преувеличивал. Пусть завершился «большой скачок», прекратилось массовое убийство голодом граждан и палками воробьёв, маоистский Китай пока прочно удерживал мировое лидерство по уровню дебилизма внутренней политики. Пусть СССР — не предел совершенства, но китайские трудовые отряды будут функционировать куда разумнее и продуктивнее здесь, чем в своей стране, тут я полностью согласен с экспертами Косыгина. А возвращение к лозунгам начала пятидесятых «китаец и русский — братья навек», о чём размечтались Громыко с Сусловым, вообще из области фантастики. Время ушло, ситуация изменилась, причина розни теперь не сводится к отказу Советов от обожествления Сталина. Мао почувствовал, что и без помощи СССР удерживает власть, куда-то ведёт страну, не чувствуя себя в унизительной роли младшего брата. Волюнтаризма у китайской верхушки в разы больше, чем у Хрущёва. Пока Мао не перестанет куролесить, серьёзные гешефты исключены.