Последний танец Кривой белки

Цуприков Иван

И снова в дорогу, которую знает только Виктор. Как он ориентируется в лесу, не понятно. Может, по времени и солнцу, но его нет, тучи затянули все небо. По тени? Ее не видно. По чем же еще? По деревьям и мху, покрывшему северную часть? Но его тоже нет, со всех сторон сосен одна и та же кора, одного цвета.

– Давай, давай, осталось немного, - поторапливает Михаила Виктор, прибавив шагу.

Сколько еще шли, по времени трудно определить. Лес не менялся, деревья друг от друга стоят на расстоянии в шесть-семь, а то и более шагов. Из-за этого в лесу

светло, можно на сто метров осмотреться, или чуть меньше. Местами кустарники раскинулись. Может, Виктор по ним ориентируется?

На лес начал опускаться вечер.

"Это значит уже семь часов вечера, - просчитал приблизительное время Михаил.
– Наверное, где-то здесь изба Виктора".

– Еще немножко, Мишенька, не отставай, - и снова еще быстрее пошел Виктор.

"Вот, "дыхалка" у человека, - удивился Михаил, - так быстро идет, говорит, и все без одышки".

– Все, успели, - остановился Муравьев и, обернувшись к Михаилу, снова поднял руку вверх, прося внимания и тишины.
– Вроде все нормально, - и показал рукой вверх.

– О-о!
– от удивления воскликнул Михаил, увидев над собой лабаз.

– Там и трое, и четверо уместятся, - сказал Виктор.
– Ты жди здесь. Сейчас залезу наверх и спущу веревку с крючком, подвесишь на него свой, а потом и мой рюкзаки, подниму их наверх.

– 3 -

Костер лижет своими языками дно котелка, стенки дровин, на которых он стоит. Дым вытягивается тонкой струйкой по необычному горизонтальному дымоходу - по прорытой в земле траншейке, опускаясь в ручей, и, ложась на поверхность воды, течет с ней.

"Интересно получается, - не отрывая глаз от этой картинки, удивляется Михаил.
– Вода, оказывается, дым притягивает к себе".

А, вот, запах утиного мяса любит свободу. Он растекается вокруг двух мужиков, не сводящих глаз с шулюма, и поднимается в небо к звездам, пытаясь и их внимание привлечь к себе.

Виктор ложкой отбирает коричневую пенку, но не выливает ее на траву, а кладет в рот.

– За солью неохота лезть, - смотрит Муравьев на Степнова.
– Валентиныч, боюсь ее просыпать.

– Да, та, - махнул рукой Михаил.

– И правильно, ничего с нами не станется.

– Да, та, - выразительно глотнул слюну Михаил.

– Ты, вот, Мишенька, думаешь, что я очумел. Вечно кого-то боюсь, бегу, бегу. А ведь, действительно, не так медведя боюсь, как того, кто за мною идет. А он идет! Это я тебе говорю. Кузьма его чувствовал, думал, что за ним погоня. Ан, нет, - стукнул себя по груди Виктор, - это за мной.

Михаил посмотрел на Виктора.

– Я месяц назад до твоего прихода еще был в Снеженске. У меня там дела незаконченные. Надеюсь, скоро их закончу здесь, - вздохнул Виктор, - если они дадут. Хорошо, если запутал их, нюх их сбил, но не до конца. Чую, что кто из них за мной идет. Свалов не дурак, он расчетливый.

Слышал же, три дня назад, когда по болоту мы с тобой пошли с Эсски, сухарины упали. Слышал?

–

Т-да, - кивнул Степнов.

– Так вот, они пошли по одной из этих моих петель. Я же след оставил на Уй. А там, чтобы пойти по тому болоту, нужно через открытую гать пройти. Вот, они и деревья повалили и пошли в сторону Нагириша. А там след олений, а не человечий. Смекаешь?

– Т-да.

– Вот такая история, Мишенька. Мы бы здесь, если бы напрямки пошли, были бы через три дня, а шли полторы недели. А там еще, ну, ладно, - вздохнул, - много будешь знать, скоро состаришься, - усмехнулся Виктор. И, зачерпнув ложкой бульон, подмигнул товарищу, мол, пора кушать.

Ночь была холодной, и как ни устал Михаил, а спал урывками. Сон, как испытание, короткий и страшный, то он в пропасть падает, то спотыкается о забор, то под машину летит. Вздрогнет, вскочит, рукой ощупает край лабаза, вздохнет, не упал. Схватится рукой за дерево, так и усыпает, но тут же, снова будит его новый кошмар: падает с лабаза на землю.

– Тихо, - еле слышно прошептал Виктор.
– Росомаха.

Хруст утиных костей Михаил расслышал хорошо.

– А нас?
– спросил он.

– Нет, - положил руку на плечо Степнова Виктор.

Как Муравьев понял, что животное ушло, подсказал ему, видно, его охотничий инстинкт. Не слух. Он теперь острым стал и у Михаила. Вот, и сейчас он слышит, как еще какое-то животное передвигается по ветке соседнего дерева. Виктор не обращает на него внимания. Но Степнов не выдержал, ткнув в локоть Муравьева, поднял палец.

– Слышу, - отмахнулся тот, - это - соболь или куница. Их здесь никто не трогает. Нынче шкурку здесь не берут.

– Гм.

– Это плохо. Кое-кто обещал мне найти заинтересованных лиц в этих шкурках. Тогда и заживем.

– Д-да, - и, повернувшись спиной к Виктору, Михаил лег на правый бок.

– Через полчаса подниму, пойдем, - с зевотой протянул последний слог Виктор.
– Кажется, Яшка меня ждать будет у рогатины. Как он чувствует, что я к ним иду, не знаю. Шаман знает. Он ко мне сейчас приходил.

– К-как?

– Повернись на спину. Ну!
– ткнул в бок Михаила Муравьев.
– Теперь прикрой глаза, расслабь тело. Сейчас, секунду, - и улегся рядом с Михаилом.

– Теперь слушай и повторяй за мной все, что скажу. Говори: шаман, приди ко мне. Шаман, прими меня такого, как я есть. Шаман, вылечи меня, и я тебе буду помогать, в чем попросишь. Запомнил? Только не торопись. Он к тебе придет, ко мне придет. Разным придет, а потом расскажешь, каким его видел. Все.

"Шаман, шаман, извини меня, что пришел к тебе без твоего разрешения, - подумал Михаил.
– Шаман, ты извини меня и не обижайся на Виктора, что привел меня к тебе".

Прохлада мазнула своей холодной кистью Михаилу лицо, забралась под куртку. Воздух холодный, и почему-то он задержался на переносице, на лбу и замер. Степнов хотел смахнуть эту воздушную ледышку с лица, а рука-то неподъемной стала.