Потерянная, обретенная
Шрифт:
Теперь, когда мы встретились.
Глава 10
Но я ошиблась. Я часто ошибалась, но насчет того, что нам будет принадлежать все время мира, – сильнее, чем когда-либо.
При том, что относительно чувств матери ко мне я не ошиблась. Производя меня на свет, она была очень молода, чуть старше меня нынешней. Она забеременела случайно и поначалу даже не вполне понимала, что с ней происходит. Ее дружок рассеялся, словно утренний туман, когда узнал о случившемся. Врач сказал, что у нее будет
– Но я никогда, никогда не отдала бы вас в приют! Мы с сестрой сами выросли в приюте, и я хорошо знаю, что это такое… В двенадцать лет у меня отняли все. Мать умерла, и отец отвез меня к монахиням. Мне казалось, что меня заживо положили в могилу…
– Мне не с чем было сравнивать, – сказала я. – У меня никогда не было родителей и дома.
– Я работала, чтобы жить. Пела в кабаре, шила на заказ, служила в магазине. Мне повезло – я смогла выбиться из нищеты, стать самостоятельной, стать счастливой.
«И тут появляюсь я», – мысленно продолжила я.
Я уже поняла, что моя мать слишком сильно отличается от других людей, чтобы у нас сложились традиционные отношения, принятые в других семьях. Но разве я сама такая, как все? И разве наша ситуация вмещается хоть в какие-то рамки? Пожалуй, ничего подобного не прочитаешь даже в романе!
Я догадывалась, что мне придется много прощать мою мать, всю нашу жизнь, и я была готова ко всему, даже к тому, что она сказала мне потом.
Мне не было места в ее жизни.
Вернее, мне не было времени в ее жизни. Она убавила себе года. У нее не может быть такой взрослой дочери. Она будет уличена во лжи, ее репутация пострадает, и ее дело, ее детище, тоже может пострадать.
– Мне казалось, небольшой скандал только способствует популярности, – заметила я, и она рассмеялась своим прекрасным смехом.
– Да ты умница, Вороненок! И ты совершенно права. Но ложь о своем возрасте… Боюсь, это не то, что свет может простить. Но если ты будешь настаивать, я готова официально признать тебя, проделать все необходимые формальности, и пусть дальше хоть потоп!
Но я не хотела такой жертвы и отказалась. Если бы мне было пять или десять лет, тогда это еще имело бы смысл. Но не сейчас, когда я уже выросла. Кроме того, я чувствовала, дело еще в чем-то. Но я была еще очень неопытна, особенно в любовных делах, и решила забыть свои подозрения.
Мне была интересна жизнь моей матери, интересно все, что с ней происходило. Я хотела услышать про каждый день, проведенный ею без меня, и она, похоже, хотела того же самого, во всяком случае, сказала мне:
– Мы должны что-то придумать, чтобы ты жила поближе ко мне. Я не могу все время ездить сюда. И ты не должна здесь оставаться. Это трущоба.
Мне «Прилив» казался очень приличным
– У меня есть близкая подруга, мы будем жить вместе, – сказала я решительно. – Я не могу ее оставить.
– Это та прелестная девушка, что выпорхнула отсюда?
Я кивнула.
– Что ж, дружбой надо дорожить. Думаю, мы придумаем что-нибудь. Боюсь только, не будет ли она слишком много болтать…
Я поняла ее. И сказала:
– Нам нужна легенда. Может быть, мы скажем, что ты моя тетка? Или… двоюродная сестра?
Это предложение ей понравилось. Она заулыбалась.
– Мы скажем, что давно потеряли следы друг друга. Встретились случайно, и теперь я буду тебе помогать.
Она качнулась ко мне и поцеловала в щеку. Это был первый поцелуй матери, и он был дан мне в награду за ложь. Могло ли это обещать простых и понятных отношений в дальнейшем?
Думаю, вы и сами понимаете.
Через два дня мы переехали в «Нормандию». Бедняжка Рене не могла опомниться от внезапных перемен в нашей жизни. И только глазела по сторонам.
– Ну и ну! После стольких лет найти родных! И каких! Коко Шанель! С ума сойти можно.
Я тоже чувствовала некоторое головокружение. И, конечно, была очень счастлива. Хотя и понимала, что между мной и матерью все будет очень непросто. Ведь я даже не смела называть ее матерью. Даже наедине – чтобы не ошибиться при посторонних.
И все же моя жизнь изменилась. Раньше я жила одним мгновением. Отмечая про себя: вот, я пошла, сделала, дышу, ем, пью, учусь. Для меня не было ни прошлого, ни тем более будущего. Своим появлением мать словно запустила стоявшие во мне часы. Как будто у нее одной был ключик от их механизма. Я почувствовала течение жизни, теперь у меня было прошлое, было будущее, я остро чувствовала каждую проходящую сквозь меня минуту.
Конечно, Рене еще в Париже слышала сплетни о моей матери. Модистки – завзятые сплетницы. Они просто жить без этого не могут. Но я каждый раз, когда подруга пыталась мне что-то рассказать, затыкала уши. Я хотела лично узнать все о своей матери.
Я вдруг вспомнила свое давнее увлечение модой и платьями. Вспомнила ту маленькую девочку в мастерской, кипу журналов, пахнущих плесенью, попугайскую роскошь модных нарядов тех времен. Полузабытые имена модельеров, наставления, лившиеся со страниц.
«Корсет создает женственный силуэт, позволяет женщине сохранять хорошую осанку и достоинство, снимает давление с области диафрагмы, следуя естественным изгибам женской фигуры…»
Шанель отрицает корсет и смеется над самой мыслью о том, что он помогает сохранять достоинство.
– Достоинство – внутри. Сохранять хорошую осанку помогает самодисциплина. А корсет только стискивает и уродует тело, не дает свободно двигаться и дышать. Пусть кто-нибудь из этих мужчин-модельеров поносит корсет, я на них посмотрю.