Потерянная, обретенная

Шанель Катрин

– Малютка… – произнес он. – Малютка Катрин…

Его лицо вдруг стало печальным. Я не знаю, что он подумал. Вероятнее всего, предположил, что я влилась в ряды девушек легкого поведения или попала на содержание к какому-нибудь средней руки коммерсанту. Видеть это выражение на его лице было невыносимо, поэтому я поспешила в двух словах объяснить произошедшее.

– Я так рад за тебя! – воскликнул он. – Это же чудо – быть совсем одной на свете и вдруг найти родственников, вот так, случайно. Считаю себя тоже причастным к этому чудесному случаю. Теперь вы в некотором роде моя родственница. И какая хорошенькая! Да ты красотка, малютка Катрин!

Я улыбалась. Мне было приятно

его восхищение и то, как просто он объяснил наши нынешние отношения. Да, это он умел. Он был настоящим светским человеком, который может говорить о чем угодно, для всего найти слова и не показаться ни грубым, ни вульгарным. В этом я уловила сходство между ним и моей матерью.

Они оба были сильными. От них прямо-таки исходила сила. Может быть, потому он и не хотел на ней жениться, а вовсе не из сословных соображений.

Вот какие мысли возникали у меня в голове, когда я думала о них обоих. Впрочем, я была еще слишком молода, чтобы хорошо разбираться в отношениях мужчины и женщины. И просто принимала восхищение Боя, оно доставляло мне радость.

– Я подвезу тебя? – предложил он.

Мне не хватило ума отказаться. И мы вместе подъехали к бутику на Гонто-Бирон. Хотя я вообще не должна была туда идти, раз уж появился Бой.

Моя мать стояла у дверей. Ее поза, как всегда, была непринужденной и изящной. И только по повороту головы, по тому, как нетерпеливо она теребила перчатку, можно было понять, что она взволнована. Только увидев ее лицо, я поняла, как она ждет и любит его. Она поворачивала за ним голову, словно цветок за солнцем. А меня словно и не увидела. Когда же заметила, что Бой в автомобиле не один, по ее лицу скользнула досада. Она не могла при мне броситься ему на шею и покрыть его лицо поцелуями. Она должна была принять нас обоих в своем изящном кабинете и некоторое время поддерживать светскую беседу со своим любовником и «двоюродной сестрой», говорить ему об обстоятельствах счастливой встречи и тому подобные глупости.

Ни одному человеку в мире не может быть приятно, если его на кого-то променяли. Тем более ребенку. И тем более, если речь идет о его матери. Правда, наши обстоятельства были уникальными.

И я простила ее. Не сразу, но простила.

Такова уж она была. Выше вопросов морали. Очень щепетильная во всем, что касалось внешних приличий, очень сдержанная, она порой делала или говорила что-то, что казалось мне не вполне этичным, а иногда и просто циничным.

Один случай произошел незадолго до этой встречи. Мы ужинали вместе, и Шанель была в приподнятом настроении. Ее дела шли в гору. Ей удалось заполучить в качестве клиентки саму баронессу Анри де Ротшильд. У этой баронессы, дамы отвратительного нрава, случился скандал с ее модельером Полем Пуаре, у которого характер тоже был не сахар.

– Представь, дорогая, баронесса решает обновить свой гардероб для курортного сезона. Она звонит Пуаре и намекает, что слишком хороша, чтобы являться к нему лично. Для Пуаре это не новость, он всю жизнь проработал с аристократками, которые шаг боятся сделать, чтобы не споткнуться, не переутомиться, не загореть на солнце, не простудиться на ветру. И он посылает на дом к баронессе своих лучших моделей, чтобы те продемонстрировали ей наряды. Баронесса, как и положено женщинам в стиле Пуаре, средь бела дня валяется в постели, вокруг на кушетках – светские бездельники, прожигатели жизни, альфонсы и прочие приближенные молодые люди. И вот картина: девушки дефилируют вокруг ложа баронессы, она лорнирует наряды, а хлыщи, ничуть не стесняясь, отпускают шутки относительно телосложения барышень. Конечно, Пуаре разгневался и отказал баронессе в своих услугах. Но она не из тех женщин,

что прощают обиду! Узнала у знакомых, кого из конкурентов Пуаре ненавидит больше всего. Разумеется, ей назвали мое имя – господин Пуаре давным-давно вынес мне вердикт: ни на что не годна. И вот теперь ему остается только локти кусать. А баронесса не просто обновила у меня гардероб, но и посылает ко мне своих приятельниц и родственниц. А это же золотые горы!

Я чувствую, что Шанель ждет от меня отклика, и отвечаю:

– Господин Пуаре поступил благородно, вступившись за своих моделей.

Вероятно, я говорю что-то не то, поскольку вижу, как матовая белизна ее лица заливается розовым.

Помолчав, она говорит:

– Бесспорно.

И чуть позже:

– Я сообщила баронессе, что демонстрации моделей и примерки провожу только у себя в салоне.

Я понимаю, что она имеет в виду. В ее присутствии баронесса не посмеет быть грубой с манекенщицами. Люди ведут себя возле Шанель так, как хочет она.

Ее беда в том, что она способна любить и уважать только тех людей, которые сопротивляются ее воле. И я решаю про себя, что если это единственная возможность завоевать ее любовь – я пойду на это.

Оставался еще один вопрос, который меня беспокоил. Это были деньги.

В Париже, распоряжаясь нашими невеликими финансами, я чувствовала себя если не состоятельной, то вполне обеспеченной. У меня не бывало внезапных желаний, как у Рене, я не сходила с ума по безделушкам, отличалась умеренностью в еде; кроме того, я была сама себе хозяйка. То же самое я чувствовала в «Приливе». Но теперь, переехав в роскошный номер «Нормандии», я ощущала себя очень бедной. И не знала, что могу себе позволить, а что нет. Я жила на деньги матери, а не на свои.

Ох, как же я завидовала Рене! Она в который раз поразила меня легкостью своего нрава. Рене не задумывалась о нашем положении и о том, на чьи средства мы тут живем. Все происходящее эта парижская девчонка, дочь актрисы, воспринимала как подарок судьбы. Теперь, когда нам не надо было думать об оплате отеля, она спустила все деньги на новое нарядное платье и была совершенно счастлива. Зная, как она воспитана, я не решалась ее в чем-либо упрекнуть.

И все же мне следовало подумать о будущем. Скоро нам придется вернуться в Париж, мне – к учебе, Рене – к работе. Захочет ли мать видеть меня там? И как будут строиться наши отношения?

Я было заикнулась о возвращении в Париж, но Шанель воспротивилась:

– Ты такая бледная, Вороненок. Подожди, погрейся еще на солнце, подыши морским воздухом. Мы уедем осенью, все вместе, я тебе обещаю.

На этот раз я решила покориться.

– Но мне не по карману такая жизнь!

– Не думай об этом, – приказала моя деспотичная мать. – Ты не будешь ни в чем нуждаться, пока я жива. Можешь бросить учебу, если она тебе тяжела. Я найду для тебя занятие, поверь.

Что я должна была сделать? Заплакать от счастья? Благодарить? Расцеловать ее? Я не чувствовала радости. Жить на чужие деньги – значит не иметь денег вовсе. Ведь я не могла ими распоряжаться по своему усмотрению.

Но я только сказала:

– Мне бы хотелось продолжить учебу.

Она кивнула, как мне показалось, одобрительно.

Вернувшись в «Нормандию», я увидела, что Рене собирает вещи.

– Куда ты?

– В Париж. Мой отпуск подходит к концу. Если не вернусь к назначенному дню, хозяйка мастерской меня вышвырнет. А у меня так и не нашлось богатой кузины…

Вот это да! Я обняла Рене за плечи.

– Послушай, тебе незачем возвращаться в Париж.

– Пусти! – Рене вырвалась. – Я знаю, что ты обо мне думаешь! Но у меня тоже есть гордость. Я не хочу быть приживалкой.