Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– Да слава Богу.
Павлова жена Агафья Васильевна спрашивает:
– Как Марфа здоровьям?
– Да слава Богу, хорошо.
– Я пошлю ей посылочкю, повезёшь?
– Ну что, давай.
Утром отмолились. Чудно, Самойла Сидорович самый младший, и наставником. Но ему не боле тридцать пять лет – ну что, молодес! Жена у него однофамильса, Андрияна Тимофеевича Иванова, он её взял в США, ето двоюродна сестра Тимофею Снегиреву, что в Аргентине. Мы собрались в Масапе, Агафья передаёт большой поклон Марфе: как ни говори, двоюродны сёстры. Самолёт был уже заправленной, и мы втроём вылетели: Лизар Сидорович, Павел Сидорович и я.
Мы
– Ну что, Данила Терентьевич, с нами?
– Да нет, наверно.
Хотя и неохота было оставаться, но у меня миссия – что поделаешь, приходится терпеть. Оне уехали, я остался. Народ стал подходить боле и боле, стали спрашивать, я стал рассказывать. Тётка Февронья не вытерпела и сказала мне:
– Знам мы вас, с какой вы целью ездите, июда и предатель.
Я промолчал, народ стал спрашивать дальше, я стал рассказывать, она что-то спросила, я ответил:
– Зачем спрашивать у июде? – Она не вытерпела, ушла в комнату, я говорю остальным: – Как ты можешь сказать таки слова, сама ничего не знаешь. Я не приехал никого агитировать, а просто рассказать, у каждого голова на месте, сам пускай думает. Лично я доволен на Россию, но не знаю, достойны ли мы, чтобы помогла нам Россия. Программа для старообрядсов хороша, но я вижу, что мы лебедь, рак да щука, а воз всегда будет на месте. Я думаю, нам всем надо задуматься очень глубоко и подумать о нашим потомстве. Наши дети уже не хочут говорить по-русски, а что будет после двадцать – тридцать лет, хто-то об етим подумал? В России, чичас не знаю, но вдальнейше будет хорошо, вы сами ето знаете. Поетому зачем обличать Россию? Хто-то казнил старообрядсов, но не все же виноваты, ето было, но всё уже прошло, тех людей и в живых уже нету.
Килин Василий Савельевич стал и ушёл в комнату, через маленькя приходют с Февроньяй, но Февронья уже совсем другая, стала ласково обходиться и тоже стала спрашивать. Спросила:
– Ты, Данила, поди, голодной?
– Да нет, всё хорошо, мы хорошо покушали, прежде чем вылететь суда.
Но она не послушала, ушла в кухню, через час сам Василий Савельевич приглашает пообедать. Я не соглашался, говорил, что сытой, но оне обои настояли, чтобы пообедал. Я сял за стол, стал кушать, Василий предложил бражки, я сказал, что не пью.
– Когда собираешься уезжать?
– Жду вашего Софрона, и уже поеду в Боливию.
– Что ты, погости!
– Нет, некогды, много делов, а запасу время мало.
Я пообедал, поблагодарил и вышел. Народу всё боле и боле, даже Кузнецов Павел Гаврилович и то приехал. Ето великий иконописец, я не знаю, он отстанет, нет от Андрея Врублёва. У меня есть одна икона его искусства, думаю, спрошу, может, есть ишо какая-нибудь икона. У нас с нём всегда отношение было хорошее. Я спросил у него:
– Павел Гаврилович, поди, есть
– Нет, Данила Терентьевич, нету.
Я знал, у него добиться икону – ето очень трудно, очень много у него заказу с разных стран, и плотют очень хорошо. Я ему говорю:
– Как жалко!
Он подумал и говорит:
– Когда уезжашь?
– Да чичас, жду Софрона.
– Слушай, мне тебя жалко. У меня есть написанна икона Богородицы Утоли Печаль, ето заказ, но у меня ишо время есть, я ишо успею написать. Хошь, продам?
– Сколь стоит?
– Семьсот долларов, но тебе я отдам за шестьсот, ето по-дружески.
– Ну, спаси Христос, что выручашь.
– Когда заберёшь?
– А вот Софрон подъедет, и сразу поеду к тебе.
– Ну хорошо.
Он тоже стал спрашивать про Россию, и уже столь насобиралось гостей, пришлось ишо раза два повторить о России и о нашим проекте. Я никого не сговаривал, но лишь пригласил на встречу в Гояис всех, хто желает послушать предлоги Российской Федерации, и пригласил приехать на наш проект посмотреть. Многи заинтересовались.
Но уже под вечер подъехали Софроний с гостями, я подошёл, Павлу Сидоровичу сказал:
– Свояк, Якунины заказывают кофе на инпорт с Бразилии.
Он мне ответил:
– Пускай приезжают, кофе сколь хошь есть. У нас друзья, которы имеют большие плантации, всё ето можно организовать.
– Ну, хорошо.
Мы распростились, оне в свой самолёт, а мы с Софронием в город в Примавера-до-Лесте, но перво заехали к Павлу Гавриловичу. Я посмотрел на икону: да, очень чистоя искусство, я с радости купил её, и мы отправились в город.
10
На моё счастья, был автобус сразу до Рондонополиса. В 22:00 часов был уже в Рондонополисе, и через два часа отправился в Кампо-Гранде. На другой день утром я уже в Кампо-Гранде. Я пошшитал: до Санта-Круса-де-ла-Сьерра, Боливия, по-хорошему почти два дня, я не успею всё объехать, пришлось взять самолёт, но ето уже вечером в 20:00 часов, и через два часа мы уже в Санта-Крусе.
Мня тут ждал сват Елисей Мурачев и зять Георгий. Зятя первый раз вижу, он мня по нашему обычаю встретил, и мы поехали к ним в дом, оне живут в городе Санта-Крусе. Дочь Елена ждала, увидала, заплакала встретила, ей такая радость! Внучкя спала, сватья тоже спит, её толькя что привезли с поликлиники. Я стал спрашивать свата Елисея:
– Что с ней?
– Да ничего не знам, врачи ничего не признают, уже четыре года, а ей хуже и хуже, врачи говорят, что ето не простая болезнь, ето на неё напушшено и она долго не проживёт.
Ето будет дочь Ревтова Ефрема Поликарповича, а Васильева сестра. Я помню, она красавица. Мы лягли спать, я приглашения покушать не захотел. Утром свиделись со сватьяй, но как она изменилась! Вся схудала, стала кака-то тёмна, да, жалко, бедняжка. Сразу видать, свату невесело, он её любил и любит нянчиться с ней. Каждый день у ней приступы ужасны, всё хорошо – разом упадёт без памяти, и снова везут в поликлинику. Врачи говорят, она долго не проживёт. Я почувствовал, что в последняй раз её вижу, хоть оне и собираются в Россию. Она со мной обошлась очень ласково, но к обеду ей стало худо, и сват её увёз снова в поликлинику, я больше её не видал. Думаю, встретимся в России. Встала внучкя Ирадия, я стал её ласкать, она сразу пошла ко мне на руки, ей уже годик, я хорошо с ней поиграл. Мы позавтракали, я свата попросил, чтобы мня повозил по городу: