Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Не надо отчаиваться, сестра: жизнь тяжела только временем. Нет такого горя, чтобы оно могло замотать человека!..
Я обнял ее, целуя волосы.
– - Обожди, Ваня...
– - Сестра подняла голову.-- Брось слова, послушай меня сердцем.
Словно взвешивая свои мысли или выбирая нужные из них, она медленно покачивалась, то сжимая мою руку, то едва притрагиваясь к ней.
– - Видишь ли... Ты вот все сторонишься меня... и других подбиваешь... а я была бы вам нужна. Возьмите меня
Часть вторая
I
В первых числах октября мещанский сынишка Санька Шмаков привез нам из города записку от Прохора.
"Я в темничном заключении сижу, а знаю, что делается на белом свете, -- писал маньчжурец,-- знаете ли вы?"
"Знаем,-- ответили ему,-- крепись, друг!"
Галкина схватили за иконы. Недели через две после нашей свадьбы в Осташково приехал становой, допросил старуху -- Прохорову мать, Настю, меня, еще кое-кого из мужиков, после вытребовал солдата.
– - Как тебе не стыдно, молодец,-- с упреком сказал становой, глядя на маньчжурца,-- еще называешься военный!.. Скоро тебя следователь позовет...
– - Хоть черт!
– - воскликнул Прохор.-- Для меня все едино с кем баталиться!..
– - Заткни хайло!
– - стукнул по столу становой.
Галкин насмешливо повел плечом.
– - Слушаю-с, да только не исполняю вашей команды.
Маньчжурцу почему-то захотелось показать перед нами всю свою прыть.
– - А это видал?
– - налился кровью пристав, суча кулаками.
– - Кулак-то?-- спросил маньчжурец.-- Видал!
– - Ну, так помалкивай!
– - Позвольте узнать почему?
– - Так уж... Лучше будет!.. Посади его, Петров, под арест,-- обратился полицейский к старшине.
Галкин храбрился: пел в каморке песни, ругался, обзывая всех несчастными лизоблюдами, стучал скамейкой в переборку, жалел, что не захватил с собой с Дальнего Востока ружья и патронов.
– - Вы бы у меня тут, черти, на карачках ползали!..
Потом ему стало скучно.
– - Я,-- говорит,-- есть хочу... Нет такого закона, чтобы не жравши, я не цыганская лошадь!.. Скажите маме, чтобы принесла обедать.
Старуха пришла в слезах: с горя растеряла по дороге вареные картошки.
– - Говорила тебе, Прохор, будь посмирнее, будь посмирнее!.. Ты меня ни во что не ставишь, а вот вышло по-моему...
– - Вышло -- хомут да дышло... Не ныла бы!..
Солдат -- хмурый, злой, лицо воротит в сторону.
– - Петька-шахтер дома?
– - А то где же? Он, поди-ка, не попался, жеребец!..
– - Вели ему меня проведать...
Шахтер вихрем влетел в волость, выругал всех, кто только находился в присутствии, отнял у сторожа ключ и выпустил маньчжурца из
– - Вы, сволочи, проливали кровь на Дальнем Востоке?
– - спрашивал он, подходя с кулаками то к одному, то к другому.-- Егория имеете за храбрость? Нет? А он имеет! Покажи им, Прош, Егория!..
– - Он у меня дома лежит...
– - Все равно -- хоть дома, да есть!.. А как же вы держите мужика под стражей? Цыц!..
Писарь встал на носки, хотел внушительно сказать что-то, но Петя заорал снова:
– - Не я сказал -- цыц?!
Писарь пугливо замолчал.
Старшина убежал, сторож и десятский жмутся в угол, ласково глядят в шахтеровы глаза, с готовностью поддакивают, а Петруха, стоя губернатором, куражится:
– - Я, если захочу, всех вас могу в полон взять: я ничего не боюсь.
– - Главное дело, Петр Григорьевич,-- становой!
– - ласковой собачкой крутится около него судья Малохлебов.-- Они, начальство, придирчиво: вякнул, -- значит, делай по-ейному...
– - А я все-таки и станового не боюсь,-- бахвалится и задирает голову шахтер.-- Пойдем, Прохор, восвояси, ну их к черту на репицу!..
И все же, как ни крутился маньчжурец, а в капкан попал. Вскоре после первого допроса нас потребовали в город. Пока то да се, как твоя фамилия, да род занятий, я сижу у ворот, дожидаюсь. Смотрю, выходит Прохор -- взволнованный, бледный, за плечами городовой при оружии.
– - Ванюш, несчастье,-- лопочет солдат,-- следователь в острог сажает, гадина!
– - Ты бы не ругался, -- советует городовой,-- много хуже будет.
– - Да-а, тебя бы, толсторылого, забякать!
– - огрызается на него Прохор.-- "Хуже будет!.." Чай, там не жамками с конпасеем кормят!..
– - Я тоже при власти... Не имеешь права и меня ругать,-- отвечает полицейский...
– - Аа-а, иди ты к черту!.. Власть!.. Ванюш, скажи матери, что, мол, на время... Вроде как бы для пробы... Мол, недельки через полторы прикатит... Потом, пожалуйста, привези мне костыли полегче...
Упросив городового посидеть в трактире, я побежал к следователю.
– - Не за что же, ваше благородие! Выпустите на поруки...
– - А ты кто?
Напустив в мундштук докуренной папиросы слюны, следователь выбросил ее за окно, на светло-зеленую куртинку подорожника.
– - Зять его, Иван Володимеров.
– - Закон,-- сказал следователь.-- Ступай отсюда, мне некогда...
Так и потел Галкин третий месяц на казенных хлебах.
За лето наше дело было приумолкло. Страдная пора, молотьба, огороды, пахота, домашние работы на время отвлекли товарищей от собраний, только маньчжурец, когда он еще был на воле, да Мотя, совершенно забросившая мужа, дом, хозяйство, держали в руках дело.