Пожарная застава квартала Одэнмате
Шрифт:
Курода пьяно моргнул, как кабан, покачнулся, сунул не вытащенный полностью меч обратно в ножны и, отвернувшись от меня, побрел к террасе перед домом, где у него в подносе остывала бутылка дешевого сакэ.
— То-то же, — буркнул он, не оборачиваясь, наливая себе с горкой и опрокидывая вино в бездонное горло.
Вот был отличный момент либо уйти, бросив работу незавершенной, либо ему в горло лезвие ножниц воткнуть, но я-то сюда не убивать его пришел, и даже не то чтобы денег заработать. Я здесь, чтобы решить один щекотливый
Но хозяин дома был явно не готов к появлению щекотливых вопросов, а уж решать их он тем более не собирался.
Когда я пришел сюда, Курода уже был изрядно навеселе, и даже не первый, наверное, день.
Что он там услышал в обычной вежливой речи, я понять не брался, — что услышит пьяница в простых словах, никто ожидать не может.
А это я всего лишь опрокинуть с ним чарочку за свадьбу дочери отказался. Я на службе не пью…
Я вздохнул и, стараясь не терять из виду хозяина дома, вернулся к прерванной работе, стриг кусты в маленьком садике на задах дома, в квартале Одэнматё, что неподалеку от скакового круга на тракте Ёчу-Дочу, на востоке Эдо, столичного города дома Токугава, что лежит на берегу моря в долине Мусаси в землях Канто.
Не стоило мне говорить, что дочь Курода сделала хороший выбор. Отец ее был будущим зятем тоже недоволен. Хотя таким не угодишь. Вон с мечом на меня пошел… Свой меч я оставил в доме, как полагалось, посещая чужой дом, не предполагал, что он мне здесь понадобится. Курода, конечно, пьяный и, как нынче водится, плохо обучен, но кончилось бы это все при любом исходе очень неприятно для всех.
— Ты, что ли, садовник? — приветствовал он меня у входа в дом этим утром; видно было, что он уже начал праздновать грядущую свадьбу. — Это про тебя Окасукэ говорил? А чё это ты при мечах? Ничего себе, садовники с мечами ходят… Ты их сложи вон там, на стойке. Жена! Прими мечи достойного господина да проводи его в сад! А то ишь ты, садовник…
Жена его, запуганная, с ненадежно запудренным синяком на лице, низко торопливо кланяясь, приняла у меня оба меча и проводила вокруг дома в сад. Подальше от пьяного с утра отца невесты.
Курода, человек угрюмый и вздорный, был самураем одного из приближенных к дому Токугава семейств, недавно прибыл на службу в конную эстафету. Привез в Эдо с севера жену и дочь. Дочь рассчитывал выдать тут выгодно замуж за стоящего молодца, сослуживца по конной почте. Курода решил, как и многие, сэкономить и поселился с семьей в доме на задах Одэнматё.
— Жена! Еще сакэ неси! Как нету? Я же давеча на серебряный бу набрал! Как кончилось? Куда дела? Я, что ли, все выпил? Ты мне поболтай тут! Давай, живо в корчму метнулась, у дочери свадьба скоро! Вот-вот торгаш кимоно, что мы приглядели для свадьбы, принесет! Чего тебе не нравится? Да тебе какое дело, дура старая, откуда он его выкопал, не тебе платить! Ну, отдал кто в заклад, тебе-то что? За сакэ иди! Что значит в долг не наливают? С деньгами-то кто угодно сможет!
Я слушал все это, щелкая ножницами, придавая кустам классический абрис, что образуют хвойные леса на склонах горы Хиэй, которую я сам никогда не видел…
— Батюшка! — услышал я девичий голос, дочь видимо. — Торговец пришел!
— Иду, милая! — Курода тотчас оставил чашку с недопитым сакэ и полез на террасу в дом. — Иду!
А дочь любит без памяти и желает ей только лучшего. И ни перед чем для того не остановится. Беда-человек.
А еще он всем должен. Буквально всем. Окасукэ сказал, из его долговых расписок можно кимоно пошить.
Долги воинов дело обычное, но даже тут можно перейти грань приличий, если три года их не платить.
И мое дело к нему не со стрижкой кустов связано. Курода нанял через Окасукэ братьев Хиракодзи сделать под домом обмазанный глиной схрон, какие делают в богатых домах Эдо как раз на случай пожара, для сокрытия ценностей.В прошлом году еще. И как за ним водится, не заплатил. Свадьба дочери на носу, не до таких мелочей заботливому отцу. Братья, прознав, что за мной сговорена здесь работа по саду, просили меня вступиться, поговорить…
— Ну что, дочка! Давай смотреть, что торгаш принес! — донеслось из дома.
— Батюшка, кимоно! Прекрасное какое!
— Во-от, обещал же купить тебе самое лучшее! Сколько хочешь за него, человечишка? Сколько-сколько?! Да ты страха не имеешь, что ли? Откуда ты его взял? С плеча китайского императора снял? Ты ж заложенное продаешь, а цена — словно сам расписывал! Окстись! Давай забирай свое барахло и катись отсюда!
— Батюшка!
— Катись отсюда, я сказал!
— Батюшка!
Было плохо слышно, как торговец глухо оправдывается, но хорошо слышно удары, с которыми его покаянный лоб врезался в расстеленные на полу дома татами. Торговец кланялся и извинялся как мог. Господин Курода грозен, напугает кого хочешь.
— Ну вот, а говорил, скинуть не можешь. Доча, возьми в схроне деньги, отдай торгашу. А когда остальные? А остальные с жалования! Чего тебе? Мало? Иди давай! И не ной тут! Иди, я когда пьяный, меры не знаю!
Курода вышел из дома, довольный уселся на террасе, трубочку раскурил, дым душистый выпустил:
— Ну вот. Дочке свадебное одеяние прикупил, — довольно проговорил он. — А ты закончил, я смотрю?
— Так и есть, господин Курода.
— Ну, славно, славно, — Курода протянул руку к подносу, взял бутылочку и налил сакэ в две чашки. — Давай выпьем по такому делу.
— У нас осталось нерешенным одно дело, господи Курода, — ответил я, нарушая все порядки вежливости. Пить я с ним не стану.
— Это ты о чем? — нахмурился Курода, взяв чашку и поднося ее ко рту.
— Вы заказали в свой дом в прошлом году еще схрон от огня. Окасукэ вам рекомендовал работников, но вы не расплатились с ними сполна.