Правда о Порт-Артуре. Часть II
Шрифт:
Комендантъ спшитъ уже дальше. Я простился съ Дударовымъ навсегда. Онъ былъ наповалъ убитъ шальной пулей.
Переходя черезъ мостикъ, оглянулся: Дударовъ стоялъ задумавшись, онъ никого не видлъ.
Солнце золотило горы, блистало на стали орудій, играло оазами рдкой зелени…
Солнце свтило всмъ — друзьямъ и недругамъ.
Все тихо. Воздухъ чистъ и прозраченъ.
Сегодня даже Шининзскій перевалъ явственно виденъ.
Японцы молчатъ, молчимъ и мы.
Эта тишь, этотъ царственный покой въ природ и среди враждующихъ людей манилъ къ себ, ласкалъ собою, властно общая жизнь и свтъ.
Стрлки, артиллеристы —
Вглядываясь въ загорлыя, изможденныя, до времени старческія лица, я читалъ въ нихъ только жажду покоя и простое, каждому понятное чувство: Господи, какъ тихо, какъ хорошо!
Только бы жить, все равно — какъ, но лишь бы жить! подтверждали взгляды каждаго и всхъ, кого я только ни видлъ въ этотъ вечеръ на оборонительной линіи въ канунъ жесточайшихъ артурскихъ штурмовъ.
Надежды, тоскливыя надежды на доброе, мирное, свтлое воскресали и росли.
Суровая дйствительность уступала могучему полету грезъ.
Грезы!?… Грезы!
Да, только бы жить — для многихъ было только грезы.
Властныя, оковъ жизни и смерти не признающія, чудныя, но только и только грезы.
Комендантъ энергично продолжалъ осмотръ боевой линіи.
Поддался ли онъ очарованію дремлющаго дня, исходилъ ли онъ изъ чисто практическихъ соображеній, не знаю — всегда суровый, сосредоточенный, жгучій взглядъ сверкающихъ глазъ ни на секунду не выдавалъ его душевныхъ движеній; но я знаю, что ни одинъ выстрлъ по его вин не нарушилъ торжественной тишины уходившаго въ вчность дня Артура.
На всемъ фронт отъ моря и до моря продолжала царить тишина. [6]
Сли на коней. Рысью взобрались по крутому скату на Залитерную батарею штабсъ-капитана Высокихъ.
Внизъ и вдаль развернулась картина нашихъ фортовъ, батарей и укрпленій.
Впереди, на золотисто-бирюзовомъ небосклон проектируются горы. Он сплошь заняты притаившимся врагомъ — человкомъ.
Тамъ сегодня тоже тихо, совсмъ тихо.
Миръ и любовь, казалось, царили надъ Квантуномъ, надъ умолкнувшими врагами.
6
Лишь около 4-хъ часовъ началась и быстро прекратилась легкая перестрлка на западномъ фронт.
День догоралъ.
Добрались наконецъ до лит. Б. Командиръ ея капитанъ Вахневъ, жизнерадостный, веселый, лихой танцоръ въ мирное время, дятельный артиллеристъ теперь, съ увлеченіемъ докладываетъ, какъ онъ отлично пристрлялся къ работамъ осаждающаго.
— Ваше превосходительство, разршите открыть огонь — мигомъ всполошу японцевъ.
— Не увлекайтесь, капитанъ. Еще много предстоитъ впереди, берегите снаряды. Смотрите, достанется вамъ. Вы долго и безнаказанно испытывали терпніе противника. Желаю вамъ счастья и успха. [7]
7
На слдующій день лит. Б была разбита въ пухъ и дребезги, а Вахневъ израненъ въ 40 мстахъ. Остался живъ.
Осмотрвъ еще рядъ укрпленій, напутствуя везд
Поднялись на наблюдательную вышку. [8]
Солнце уже за Ляотшанемъ.
Съ высоты Опасной горы все, какъ на ладони.
Вонъ тамъ и дальше, дальше — цпи горъ. теряющіяся въ прозрачной синев упавшихъ сумерекъ. Он уже не наши. Тамъ врагъ, непримиримый, настойчивый и сильный.
Да врагъ ли? Правда ли, что онъ готовитъ чугунъ и сталь съ цлью разгромить, уничтожить, истребить все живое въ крпости?
8
Отсюда Смирновъ предполагалъ руководить обороной во время штурмовъ. Полковникъ Рашевскій вполн приспособилъ ее для этой цли, соединивъ телефономъ съ штабомъ крпости.
Такъ ли? Врагъ — человкъ. Ему вдь близки чувства любви, милосердія, страха; стремленіе сохранить жизнь. Врагъ достойный, храбрый — но онъ человкъ…
День догорлъ.
Вечеръ, неизмнный предвстникъ ночи, медленно спускался на землю, окутывая нжной, прозрачной дымкой утомленныхъ въ вковой вражд людей.
Со стороны доносился легкій шумъ города, постепенно сходившій на нтъ.
На оборонительной линіи замерли аккорды молитвъ… Десятки тысячъ моленій отлетли къ Тому, Кто справедливъ и милосердъ… Все стихло… Люди готовились отойти ко сну, тревожному, чуткому, для многихъ послднему.
Сумерки сгустились.
Вечеръ потухъ.
На запад, на темномъ фон сумрачнаго океана еще горла и догорала вечерняя заря, догорали съ ней надежды, таяли грезы тхъ, кому осталось лишь жить до зари…
Генералъ Смирновъ, отдавъ послднія распоряженія по распредленію и сосредоточенію боевыхъ силъ на оборонительной линіи сверо-восточнаго фронта, спустился внизъ къ лошадямъ.
Ночь, темная… звздная… Тихо вблизи, тишь убаюкала даль. Мертвый покой кругомъ, болзненно нарушаемый стукомъ копытъ.
Молча спускались мы въ низину Артура, словно очарованные этимъ не земнымъ, но и не небеснымъ покоемъ.
Это былъ покой дремлющаго ада.
Далеко впереди, на кружныхъ высотахъ, залегли стальныя чудовища, притаились въ оврагахъ, долинахъ и балкахъ, направивъ на насъ свои смертоносныя жерла. Холодомъ, смертью ветъ отъ нихъ.
Вокругъ этихъ адскихъ чудовищъ копошились во сн маленькіе, но сильные люди.
Глубокая ночь. Звзды ярко горятъ, перемигиваются. Словно узнать он хотятъ, что у людей дется.
Но люди спятъ.
Тяжелый сонъ, сонъ тревожный сковалъ ихъ.
Только въ спальн одного изъ домовъ, прилегавшихъ къ порту, не спятъ. Двочка-ребенокъ всхъ перепугала.
Отецъ и мать безпомощно смотрятъ на нее…
Спала она. Вдругъ вскакиваетъ съ перекошеннымъ отъ ужаса лицомъ и съ недтскимъ, душу надламливающимъ воплемъ бросается на колни.
— Мама! папа! Страшно, страшно! Стрляютъ! Господи, добрый Боженька, спаси васъ и меня, и матросиковъ, и солдатиковъ!.. — съ тмъ и замерла — блдная, съ расширенными зрачками, протянутыми къ образу рученками, передъ которымъ мирно теплился огонекъ лампадки.