Правда о Порт-Артуре. Часть II

Ножин Евгений Константинович

Въ этомъ послднемъ пожатіи, въ этомъ послднемъ взгляд, обращенномъ на меня, я почуялъ, князь понялъ, что не простое любопытство влекло меня…

Больше я его не видлъ.

7-го августа, часовъ въ семь вечера къ полковнику Мачабелли прибылъ ординарецъ полковника Семенова г. Загоровскій съ предписаніемъ князю разставить посты между Панлуншанемъ и Дивизіонной горой, чтобы этимъ предотвратить прорывъ въ Чайную долину.

— Вы знаете, говорилъ мн впослдствіи Загоровскій, я положительно не узналъ Мачабелли: настолько онъ измнился. Это былъ совершенно другой человкъ.

Когда

я ему передалъ приказаніе Семенова, онъ какъ-то вяло отвтилъ — Да помилуйте, я совершенно не знаю здсь мстности, какъ я буду разставлять посты?

Былой энергіи, отваги, подвижности — и слдъ простылъ.

Тяжелое на меня произвелъ впечатлніе князь.

Когда ночью получилось приказаніе двинуть ввренный князю баталіонъ для контръ-атаки Панлуншанскаго редута — передаютъ очевидцы — Мачабелли сразу ожилъ.

Князь сталъ самимъ собой.

Воскресла ли въ немъ надежда вернуть полкъ, закипла ли въ немъ кровь его предковъ, забурлила ли горечь незастуженной обиды и несправедливости, ршился ли онъ умереть съ тмъ, чтобы скоре прекратить существованіе обезчещеннаго командира полка, или просто движимый сознаніемъ долга, — но онъ шелъ, какъ тогда на Зеленыхъ горахъ, впереди своихъ баталіоновъ, такъ и теперь впереди своихъ ротъ въ контръ-атаку Панлуншанскаго редута.

Съ шашкой наголо, съ высоко поднятой головой шагалъ онъ, грудью встрчая вихрь пуль винтовокъ и пулеметовъ.

Японцы развивали бшеный огонь.

Ряды рдли. Князь впереди — еще невредимъ.

Еще нсколько шаговъ — бросились на "ура". "Ура" гремитъ среди сухого треска винтовокъ. Штыками выбиваютъ японцевъ, раздаются отдльные выстрлы, срываются, рвутся бомбочки. Каша какая-то.

Метнулся лучъ прожектора и освтилъ фосфорическимъ свтомъ отвратительно-грозную, кровавую картину ночного рукопашнаго боя людей.

Озврвшія, красныя, блдныя, съ выпученными, безсмысленно горящими глазами лица; согнутыя, выпрямившіяся фигуры, срыя — наши, желтыя — враговъ; колютъ, ржутъ, рубятъ, душатъ, рвутъ, давятъ, бьютъ прикладами, впиваются зубами…

Японцы защищаются отчаянно. Но наши уже на горж. Мачабелли впереди, окруженный толной стрлковъ. На редут занялся пожаръ. Горятъ блиндажи. Жаръ усиливается, жаръ нестерпимъ. Японцы постепенно очищаютъ редутъ, но и намъ его не занять. При яркомъ красномъ свт пламени — повсюду видны истерзанныя группы и въ одиночку трупы и жалобно стонущіе раненые; корчатся они, ползутъ, встаютъ и падаютъ…

Японцы очистили редутъ, но и намъ его не занять. Редутъ пылаетъ, черезъ него японцы открыли залповый и одиночный огонь. Пулеметъ та-та-такаетъ.

Убійственная струя его коситъ.

Суматоха среди нашихъ. Отходятъ назадъ, въ траншеи. Заняли ихъ.

Разсвтъ.

— А гд баталіонный командиръ?

Нтъ; ищутъ — нтъ. Нтъ князя!

Совсмъ разсвло, а князя нтъ.

Ужъ не спрятался, не убжалъ ли — мелькнуло.

День.

Да, князь убжалъ!

Вонъ впереди, на горж редута лежитъ онъ бокъ-о-бокъ съ горнистомъ, кругомъ груды труповъ.

Да, князь убжалъ, скрылся отъ злыхъ, несправедливыхъ и безчестныхъ людей.

Долго

потомъ, днемъ и ночью, на разсвт и сумерками добрые люди, стрлки рядовые хотли вернуть къ себ хотя трупъ бездыханный героя-командира.

Много легло ихъ въ этой отваг, но князя они не вернули.

Японцы не дали, убрали.

А въ город потомъ долго ходили слухи упорные, врные, что князь былъ еще живъ, и лишь раненымъ его японцы взяли.

Только пріхавъ въ Россію — я узналъ, что князь Мачабелли погибъ безвозвратно.

Нтъ Мачабелли, нтъ сотенъ офицеровъ, погибшихъ въ Артур, гд нашли они лишь могилу въ чуждой имъ земл.

Война — это призывъ къ смерти! Смерть — внецъ воина.

Но зачмъ, зачмъ на тхъ, кто жизнью своей покупаетъ славу знаменъ, на трупахъ которыхъ создается величіе націи, при жизни надвать терновый внецъ, сплетенный изъ несправедливости, клеветы и злобы старшихъ начальниковъ?

Неужели еще долго будутъ живы въ рядахъ великой русской арміи, великой молчальницы, прототипы Стесселя, Фока, Рейса, Савицкаго, Никитина, Дмитревскаго и многихъ, многихъ другихъ?!

Гибель Н. А. Высокихъ.

7-е августа было днемъ печали для многихъ.

Въ то время, когда огонь противника дошелъ до своего крайняго напряженія, когда батареи на Маломъ и Большомъ Орлиномъ Гнзд стали стихать, надъ Залитерной батареей поднялось облако благо дыма — грохнулъ взрывъ, начался пожаръ.

Произошелъ взрывъ бомбоваго погреба, батарея была разрушена. Большинство нижнихъ чиновъ убито на мст, остальные тяжело ранены.

Только командиръ батареи (герой Киньчжоу) штабсъ-капитанъ Николай Алексевичъ Высокихъ остался живъ. Онъ, совершенно голый, бжалъ, спотыкаясь, на батарею своего брата, хотлъ найти тамъ спасеніе отъ сплошныхъ, ужасныхъ ожоговъ, покрывавшихъ его тло.

Въ изступленіи отъ невыносимыхъ мученій онъ забылъ, что братъ его Владимиръ, командиръ сосдней батареи на Маломъ Орлиномъ Гнзд, вчера еще тяжело раненъ.

Николая Высокихъ скоро доставили въ госпиталь, гд онъ умеръ.

Смерть сопровождалась такими страданіями, при вид которыхъ не слезы горячія льются, нтъ — кровь холодетъ, сердце перестаетъ биться, и разъ навсегда въ мозгу запечатлвается: Великій Боже, гд Твое милосердіе и справедливость?

Когда я смотрлъ на обезображенное лицо Николая Алексевича, передо мной предстала картина:

Май, ночь. Мы спшно отступаемъ съ Киньчжоу. Съ подвязаннои рукой шагаетъ впереди своихъ артиллеристовъ Николай Алексевичъ Высокихъ. Онъ нравственно и физически разбитъ. Его уговариваютъ ссть на лошадь. Онъ отказывается. Въ его глубокихъ, честныхъ, чистыхъ глазахъ, въ которыхъ свтится отблескъ яркаго мсяца, я читаю скорбь о погибшихъ товарищахъ-артиллеристахъ, заботу о живыхъ.

Высокихъ шелъ до тхъ поръ, пока подъ нимъ не подкосились ноги, и онъ въ обморочномъ состояніи рухнулся на землю.