Предшественники Шекспира

Стороженко Николай Ильич

Впрочемъ, несмотря на вс эти колебанія и сдлки съ прошедшимъ, весьма естественныя и даже неизбжныя въ человк, жившемъ въ эпоху переходную, когда раціональныя воззрнія только что еще начинали прорзывать своими лучами туманъ средневковаго мистицизма, Лилли все таки честно послужилъ длу освобожденія человческой мысли, осмивая въ своихъ комедіяхъ общественные предразсудки и суеврія, имвшіе въ то время ревностныхъ защитниковъ во всхъ классахъ общества. Въ XVI в., такъ-называемыя, тайныя науки, т. е. астрологія, магія и алхимія, считали въ числ своихъ адептовъ многихъ передовыхъ людей не только въ Англіи, но и въ остальной Европ. Кампанелла думалъ, что астрологія иметъ нкоторыя научныя основанія, которыя нужно сохранить, отбросивъ вс позднйшія мистическія толкованія и съ этой цлью самъ написалъ "Астрологію, очищенную отъ арабскихъ и еврейскихъ суеврій и изложенную физіологически" ¹⁸¹). Жанъ Боденъ, величайшій политическій философъ XVI в… серьезно утверждалъ, что законы, управляющіе развитіемъ обществъ, могутъ быть открыты только астрологіей; онъ же приписывалъ атмосферическія

перемны вліянію духовъ ¹⁸²). Такихъ примровъ мы могли бы привести множество, но и приведенныхъ, думаемъ, достаточно для доказательства того, что значительная доза мистицизма и суеврія примшивалась тогда въ самымъ, повидимому, трезыимъ научнымъ построеніямъ. Что до Англіи, то въ ней суевріе было распространено можетъ быть больше, нежели въ другихъ странахъ Европы. Большая часть современниковъ Лилли — и между ними много людей образованныхъ — были глубоко убждены въ томъ, что судьбу человка можно опредлить по звздамъ, что алхимикъ можетъ превратить мене благородный металлъ въ боле благородный и т. д., и вслдствіе этого люди, посвятившіе себя изученію тайныхъ наукъ, пользовались всеобщимъ уваженіемъ. Одинъ алхимикъ, по имени Медлей, составилъ компанію для превращенія желза въ мдь; предпріятіе это казалось настолько солиднымъ, что въ немъ приняли участіе своими капиталами министры Елисаветы — Лейстеръ и Борлей ¹⁸³). Елисавета была суеврна не мене своихъ подданныхъ. Извстно, что она часто прибгала въ совтамъ знаменитаго астролога, алхимика и визіонера, доктора Ди (Dee), осмяннаго Бенъ-Джонсономъ въ его комедіи The Alchemist. Онъ между прочимъ предсказалъ Елисавет, что она умретъ въ Уатголл; вслдствіе чего она, почувствовавъ первые припадки болзни, поспшила оставить Уатголлъ и перехала въ Ричмондъ, гд и умерла въ 1603 ¹⁸⁴). Лилли относился крайне скептически къ тайнымъ наукамъ и считалъ астрологовъ, алхимиковъ и т. п. людей самыми наглыми шарлатанами. Изъ одного мста Эвфуэса можно заключить, что этотъ скептицизмъ имлъ свой источникъ въ глубокомъ религіозномъ чувств Лилли. Во второй части Эвфуэса разсказывается, какъ, влюбленный въ Камиллу, Филавтъ, отчаявшись когда нибудь добиться съ ея стороны взаимности, ршился обратиться къ знаменитому въ то время въ Лондон алхимику и магику, по имени Псиллу, съ цлью испросить у него волшебный напитокъ, могущій склонить къ нему сердце любимой женщины. Выслушавъ просьбу Филавта, честный алхимикъ въ отвт своемъ разоблачаетъ шарлатанство своихъ собратій и даетъ понять, что вся сила алхиміи основывается на суевріи и глупости людей. "Неужели, сказалъ онъ Филавту, ты думаешь, что душа, созданная Богомъ, можетъ быть управляема человкомъ и что кто нибудь можетъ подвинуть сердце на любовь кром того, кто его создалъ. Но видно таково ужь суевріе старыхъ бабъ и легкомысліе молодыхъ людей, что какую бы нелпость ни придумали первыя — ей тотчасъ поврятъ послдніе. Я самъ знаю силу любви и ея послдствія, но никогда еще не слыхалъ, чтобъ это чувство могло быть на самомъ дл возбуждено свойствами какой нибудь травы, камня или силой чарующаго слова". Въ заключеніе Псиллъ сказалъ смущенному Филавту, что и у него есть средства, которыя обыкновенно употребляются въ этомъ случа алхимиками и притомъ средства не очень дорогія, какъ-то: легкія коршуна, кошачій мозгъ, послдній волосокъ изъ волчьяго хвоста и т. п., но что онъ считаетъ подобныя вещи обманомъ, недостойнымъ истиннаго ученаго ¹⁸⁵).

Другой типъ алхимика выведенъ въ Галате. (Act. II. sc. III). Это жалкій полупомшанный энтузіастъ, искренно врующій въ свою науку; ему кажется, что не сегодня-завтра онъ достигнетъ своей завтной цли — длать золото изъ другихъ металловъ. Ученикъ его Петръ, живо смекнувшій, что изъ всего этого толченія, кипяченія и плавленія, ровно ничего не выйдетъ, оставляетъ своего учителя. Едва Петръ вышелъ изъ дому, какъ ему повстрчался на дорог его землякъ, деревенскій парень веселаго нрава, который весьма не прочь обогатиться безъ труда. Петру приходитъ въ голову убдить его поступить къ алхимику въ ученики. "Увряю тебя, что мой хозяинъ изъ твоей шапки можетъ выплавить кусокъ золота, а посредствомъ мултипликаціи изъ одного мднаго гроша можетъ добыть три золотыхъ монеты; если же ты ему дашь кусокъ настоящаго золота, то изъ одного фунта онъ сдлаетъ столько золота, что имъ можно будетъ вымостить десять акровъ земли". Раффъ охотно соглашается идти въ ученики къ такому необыкновенному человку, и Петръ заблаговременно начинаетъ его знакомить съ мудреной терминологіей алхиміи. Но въ это время къ разговаривающимъ подходитъ самъ алхимикъ и, не замчая ихъ, продолжаетъ разсуждать самъ съ собой.

Алхимикъ. Унція окиси серебра, столько же простаго меркурія… если смшать все это съ семью тлами посредствомъ десятикратной мултипликаціи, то эта смсь дастъ на одинъ фунтъ — восемь тысячъ фунтовъ. Для того чтобъ все это получить, мн недостаетъ только немного буковыхъ угольевъ.

Раффъ. Возможно-ли это?

Петръ. Боле чмъ врно.

Раффъ. Я теб скажу по секрету: я недавно укралъ серебряный наперстокъ. Какъ теб кажется, можетъ-ли онъ сдлать изъ него серебряный кувшинъ?

Петръ. Какое кувшинъ! Я думаю, цлый шкапъ серебряной посуды. Еще не такъ давно изъ квинтесенціи свинцоваго ватерпаса онъ сдлалъ двадцать дюжинъ серебряныхъ ложекъ. Ты взгляни только на него. Я готовъ прозакладывать мою голову, что онъ теперь думаетъ о томъ, чтобъ превратить свое дыханіе въ золото подобно тому, какъ онъ часто

превращалъ дымъ въ капли серебрянаго дождя.

Раффъ. Что я слышу?

Алхимикъ. Петръ, что ты болтаешься, зная какъ дорога для насъ теперь каждая минута.

Петръ. Я вышелъ на воздухъ, чтобъ немного освжиться; металлъ такъ быстро превращался въ серебро, что я боялся, чтобъ, чего добраго, мое лицо не сдлалось серебрянымъ.

Алхимикъ. А это что за юноша?

Петръ. Это одинъ изъ тхъ, которые желаютъ учиться нашему искусству.

Алхимикъ. Петръ, не говори искусству; скоре можешь сказать — тайн. (Обращаясь къ Раффу). Ты можешь переносить лишенія?

Раффъ. Безъ конца.

Алхимикъ. Прежде всего ты долженъ поклясться въ томъ, что будешь все держать въ глубочайшей тайн, ибо только въ такомъ случа я могу принять тебя къ себ.

Раффъ. Я готовъ дать клятву; только одна вещь наводитъ на меня сомнніе — это то, что вы, господинъ алхимикъ, будучи столь искусны, ходите такимъ оборванцемъ.

Алхимикъ. Знай, мое дитя, что грифъ вьетъ свое гнздо изъ чистаго золота, хотя его бока покрыты простыми перьями. Когда ты узнаешь тайны нашей науки, то это знаніе придастъ теб столько внутренней гордости, что ты будешь презирать всякую вншнюю пышность.

Раффъ. Я благословляю свою судьбу и удивляюсь вамъ.

Алхимикъ. Пойдемъ же со мной и ты увидишь все своими глазами. (Уходятъ).

Петръ. Я очень радъ такому обороту дла. Теперь я могу съ спокойной совстью уйти отсюда. По истин — это худшая изъ всхъ наукъ. Отъ души желаю, чтобъ новый ученикъ, ужился у него, такъ какъ стараго ему не видать, какъ собственныхъ ушей.

Слдующая сцена переноситъ насъ въ лабораторію алхимика. Раффъ работаетъ, какъ волъ — толчетъ, просваетъ, расплавляетъ, но кром утомленія не видитъ никакихъ другихъ результатовъ своихъ трудовъ. Имъ овладваетъ даже отчаяніе, особенно съ той минуты, какъ алхимикъ выманилъ у него серебряный наперстокъ и бросилъ его въ тигель. Замтивъ, что ученикъ начинаетъ сомнваться и роптать, алхимикъ спшитъ ободрить его, посвятивъ его въ тайны своей науки. "Вотъ видишь-ли, Раффъ, говоритъ онъ, весь секретъ нашей науки состоитъ въ должной пропорціи жару; однимъ уголькомъ больше, одной искрой меньше — и все пропало. Кром того необходимо, чтобъ люди, раздувающіе мхи, дули въ тактъ, какъ музыканты; словомъ, металлъ, огонь и работникъ должны составлять одно гармоническое цлое". Но на этотъ разъ никакія убжденія не дйствуютъ на Раффа, и онъ съ бранью покидаетъ своего учителя.

Отъ алхимика Раффъ попадаетъ въ астрологу. Передъ нимъ стоитъ человкъ съ растеряннымъ взглядомъ, весь погруженный въ какія-то вычисленія. "Сэръ, говоритъ ему Раффъ, возл васъ лежитъ кошелекъ, и если бъ я не былъ увренъ, что онъ вашъ, я давно стянулъ бы его.

Астрологъ. Не мшай мн. Я вычисляю годъ рожденія лошади Александра Македонскаго.

Раффъ. Въ такомъ случа, что же вы за человкъ?

Астрологъ. Я астрологъ.

Раффъ. Значитъ вы одинъ изъ тхъ, которые составляютъ альманахи?

Астрологъ. Ipsissimus. Я могу теб сказать минуту твоего рожденія, минуту твоей смерти и т. д. Я могу теб сказать прошедшее и будущее; ничего не можетъ случиться безъ того, чтобъ я не зналъ этого прежде.

Раффъ. Я надюсь, сэръ, что въ такомъ случа вы ни больше, ни меньше, какъ богъ.

Не трудно догадаться, что, поживши нсколько времени у астролога и увидвши всю безплодность его науки, Раффъ также точно бжитъ отъ него, какъ прежде бжалъ отъ алхимика. Но его мннію, астрологія еще хуже алхиміи. "Тамъ — говоритъ онъ — по крайней мр можно погрться, стоя у горна, а здсь стой всю ночь на холод и наблюдай за звздами. Однажды мой астрологъ до того затолковался о благопріятномъ расположеніи свтилъ для 1588 г., что, идя задомъ и тараща глаза на небо, самъ упалъ въ прудъ. Я спросилъ его, какъ же онъ не предусмотрлъ этого случая по звздамъ. Онъ отвчалъ, что это обстоятельство было ему извстно, но что онъ не хотлъ обратить на него никакого вниманія." Въ этомъ протест здраваго смысла, олицетвореннаго въ образ шута, противъ застарлыхъ язвъ народнаго суеврія и состоитъ культурное значеніе произведеній Лилли. Подъ покровомъ драматической формы онъ проводилъ т же раціоналистическія воззрнія на колдовство и алхимію, которыя его современникъ Реджинальдъ Скоттъ изложилъ ученымъ образомъ въ своемъ знаменитомъ Разоблаченіи Колдовства. (Discovery of Witchcraft, L. 1584). Мы впрочемъ стоимъ за то, что выставленіе астрологовъ и алхимиковъ на всеобщій позоръ, нанесло боле сильный ударъ суеврію, было боле дйствительнымъ средствомъ противъ этого зла, чмъ всевозможные ученые трактаты противъ алхиміи и астрологіи.

Лилли открываетъ собой рядъ непосредственныхъ предшественниковъ Шекспира. Цвтущая пора его дятельности при двор совпадаетъ съ появленіемъ на народной сцен произведеній Марло и Грина. Но прежде чмъ перейти къ обозрнію этого заключительнаго и наиболе интереснаго періода дошекспировской драмы, мы должны бросить взглядъ на значеніе театра въ ряду другихъ явленій общественной жизни и на отношеніе къ нему современнаго общества.

ГЛАВА Ш

Общество и театръ