Превосходство Борна (др. перевод)

Ладлэм Роберт

— Я хочу вас попросить… — Ее шепот стал едва слышен.

— Даже мне не разобрать, что вы говорите, миссис, — проговорил он, продолжая приближаться к ней.

— Вы — самый милый из всех моих стражей. И вы всегда так добры и внимательны ко мне!

— Для другого отношения к вам, госпожа, нет причин.

— Вы не знаете, почему меня здесь держат?

— Исключительно в интересах вашей собственной безопасности, — солгал охранник нарочито равнодушным тоном.

— Понятно.

Услышав снаружи звуки приближающихся шагов, Мари ловко дернула всем телом. Рубашка соскользнула еще ниже, обнажая и бедра. И тут распахнулась дверь.

— О-о! —

испуганно воскликнула китаянка. Было ясно, что представившееся ее взору зрелище произвело на нее весьма неблагоприятное впечатление. Она бросила вопросительный взгляд на пришедшего в замешательство охранника. Мари между тем пыталась себя прикрыть. — Я удивлена, что ты оставил свой пост у двери.

— Госпожа хотела поговорить со мной, — пятясь назад, сказал в свое оправдание стражник.

Сиделка резко повернулась к Мари:

— Это так?

— Да, если только он не лжет.

— Глупость какая-то все это, — пробормотал крепыш охранник, добравшись до двери и открывая ее. А затем добавил: — У госпожи не все в порядке с головой: помутилось сознание. Вот и несет всякую чушь.

С этими словами он вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Сиделка снова внимательно посмотрела на Мари, во взгляде ее ощущалась тревога.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросила она.

— Мое сознание ничуть не помутилось, и я вовсе не тот человек, который может нести всякую чушь. Я всегда отвечаю за свои слова. — Мари сделала короткую паузу, потом продолжила: — Пожалуйста, когда тот здоровяк майор уйдет из больницы, зайдите ко мне. Я хотела бы сказать вам кое-что.

— Сожалею, но сделать этого я не могу. Вам надо отдыхать. Вот снотворное для вас. Вода, чтобы запить, как вижу я, у вас есть.

— Но вы же женщина! — произнесла Мари, выразительно посмотрев на сиделку.

— Да, женщина! — не без гордости согласилась азиатка. Она поставила бумажный стаканчик с таблеткой на столик у кровати Мари и вышла из комнаты, бросив напоследок вопросительный взгляд на свою пациентку.

Мари выбралась из постели и, подойдя на цыпочках к двери, приложила ухо к металлической панели. До нее донеслись приглушенные отзвуки торопливого разговора, скорее всего на китайском. О чем бы ни был и как бы ни протекал этот короткий взволнованный диалог и чем бы он ни закончился, начало было ею положено. «Побольше размышляй над тем, что ты видишь, — не раз внушал ей Джейсон Борн в те чертовски трудные дни, которые они провели в Европе. — Это оказывается куда эффективней, чем что-либо иное. Увиденное позволяет тебе делать гораздо более достоверные заключения, чем самая правдоподобная ложь, которой люди столь охотно пичкают друг друга».

Она подошла к бельевому шкафу и открыла его. Похитители оставили ей некоторые из вещей, купленных для нее здесь, в Гонконге. Кроме того, там лежали брюки, блузка и туфли, которые были на ней в тот день, когда ее доставили в больницу. Никому даже в голову не пришло убрать их. Да и зачем они стали бы делать это? Ведь ни у кого не вызывало сомнения, что она тяжело больна: все видели собственными глазами, как ее била дрожь и душили спазмы. Будь на их месте Джейсон Борн, он бы сразу понял, что к чему.

Она взглянула на небольшой телефонный аппарат, стоявший на столике. Это был компактный прибор со встроенной в него панелью с кнопками для набора номера. Мари удивлялась, зачем он вообще здесь находится, когда звонить ей было некому. Она подошла к столику и сняла трубку. В ней было тихо, как и ожидала

она. С помощью телефона Мари могла лишь подать сигнал для сиделки. Это все, что нужно было ей в данный момент, и все, что ей дозволялось.

Подойдя к окну, Мари приподняла белую занавеску, чтобы взглянуть с сожалением на ночной город. В небе над Гонконгом сияли яркие разноцветные огни. И ей подумалось вдруг, что небо это было ближе ей сейчас, чем земля. Да будет так, как сказал бы Дэвид, или, скорее, Джейсон.

Вот дверь. А за ней — коридор.

Да будет так!

Она подошла к умывальной раковине. Больничная зубная паста и щетка были еще в пластиковом мешочке, мыло, тоже нетронутое, лежало в бумажной упаковке. Другими словами, она ни к чему не прикасалась, все было девственно чисто.

Дальше располагалась ванная. Там все было то же самое, за исключением автомата по выдаче гигиенических салфеток и небольшой инструкции к нему на четырех языках с описанием того, что можно и чего нельзя делать.

Мари вернулась в палату. Что же она искала? Что бы это ни было, поиски ее не увенчались успехом.

«Исследуй все вокруг. И ты непременно найдешь то, что может тебе пригодиться», — говорил ей Джейсон, а отнюдь не Дэвид.

И тут она нашла то, что ей требовалось.

Некоторые больничные койки, — как раз такие, какая была у Мари, — имели внизу у ножки рычаг, с помощью которого можно было при необходимости поднимать и опускать постель. Этим рычагом пользовались, как правило, в тех случаях, когда нужно было сделать внутривенное вливание через капельницу или когда врач предписывал больному лежать в определенной позе, например, при вытягивании конечностей, в случае перелома костей. Сиделка, следуя полученным ею предписаниям, снимала рычаг с упора и, нажимая на него, вращала его влево или, наоборот, отпускала его, позволяя ему вращаться в другую сторону. Подобная процедура проделывалась нередко и в часы посещений, когда родственник или знакомый уступал просьбам больного изменить положение койки, хотя бы это и противоречило требованиям лечащего врача.

Мари было известно устройство таких коек и предназначение подобных рычагов. Когда Дэвид лечился после ранений, полученных им в офисе учреждения под звучным названием «Тредстоун-71», жизнь его поддерживали внутривенные инъекции, и Мари неоднократно наблюдала за тем, как это делалось. Будущий супруг ее вынужден был терпеть невыносимую боль, и сиделки понимали, что если они хотят хоть немного облегчить страдания больного, то им следует пренебречь строгими врачебными предписаниями. Когда однажды Мари сама попробовала покрутить рычаг, то обнаружила, что это значительно легче, чем гладить утюгом.

Она решительно сдвинула с места рычаг и, нырнув в постель, предоставила механизм самому себе. В ожидании дальнейшего хода событий Мари думала о том, сколь различны были двое мужчин, которых она любила. Джейсон, ее возлюбленный, проявлял удивительное хладнокровие и терпение, чтобы в нужный момент обрушиться неожиданно на противника и сохранить тем самым себе жизнь. Зато Дэвид, ее супруг, такой податливый, такой послушный, когда он пребывал в роли ученого-востоковеда, отрицал любое насилие, включая давление на человеческую психику, поскольку сам в полной мере испытал все это и считал, помимо всего прочего, что необходимость отказываться от проявления нормальных человеческих чувств превращает людей в животных. И вот теперь его заставляют принять обличье человека, которого он глубоко презирал.