Приключения Филиппа в его странствованиях по свету
Шрифт:
— Какъ вы обдаете здсь? Вы рдко длаете папа честь обдать съ нимъ, говоритъ пасторъ съ своимъ хитрымъ взглядомъ. — Врно, докторъ, вы сегодня убьёте жирнаго тельца въ честь возвращенія блуднаго сына. Какая вкусная телятина!
Докторъ и пасторъ старались казаться и весёлыми, какъ думалъ Филиппъ, который мало принималъ труда скрывать свое собственное мрачное мы весёлое расположеніе. Ничего не было сказано о происшествіяхъ того утра, когда мой юный джентльмэнъ былъ нсколько грубъ къ мистеру Гёнту, и Филиппу не нужно было предостереженіе отца, чтобы не упоминать о своей прежней встрч съ ихъ гостемъ. Гёнтъ, по обыкновенію, говорилъ
Только-что бутылка была поставлена на столъ, отвдана и провозглашена превосходной, когда — о! какая досада! — буфетчикъ является съ запиской на доктору, отъ одной изъ его больныхъ. Онъ долженъ хать. Она больна не опасно. Она живетъ не далеко въ Мэй Фэр.
— Ты съ Гёнтомъ кончи эту бутылку, если я не успю Воротиться; а если она будетъ кончена, ты спросишь другую, весело говорить доноръ Фирминъ. — Не вставайте, Гёнтъ… и докторъ Фирминъ ухалъ, оставивъ Филиппа одного съ гостемъ, къ которому онъ былъ грубъ утромъ,
— Паціенты доктора часто вдругъ длаются больны, когда подаютъ бордоское, ворчитъ мистеръ Гёнтъ черезъ нсколько минутъ. — Нужды нтъ, напитокъ хорошъ — хорошъ! какъ кто-то сказалъ на вашемъ знаменитомъ ужин, мистеръ Филиппъ — я не буду называть васъ Филиппомъ, такъ-какъ вы этого не любите. Вы были необыкновенно брюзгливы со мной утромъ. Въ моё время за такое обращеніе бутылки были бы перебиты, или еще хуже.
— Я просилъ у васъ прощенія, сказалъ Филиппъ, — я былъ раздосадованъ — все равно, чмъ бы то ни было — и не имлъ права быть грубымъ въ гостю мистриссъ Брандонъ.
— Вы сказали вашему батюшк, что видли меня въ Торнгофской улиц? спросилъ Гёнтъ.
— Я былъ очень грубъ и раздосадованъ, и опять сознаюсь, что я былъ не правъ, сказалъ Филиппъ, колеблясь и заикаясь, и очень покраснвъ. Онъ вспомнилъ выговоръ отца.
— Я опять спрашиваю васъ, сэръ, сказали ли вы вашему отцу о нашей утренней встрч? спросилъ пасторъ.
— А позвольте васъ спросить, сэръ, какое право имете вы спрашивать меня о моихъ разговорахъ съ отцомъ? спросилъ Филиппъ съ грознымъ достоинствомъ.
— Вы не хотите мн сказать? Стало быть вы сказали ему. Хорошъ вашъ отецъ, нечего сказать, въ нравственномъ отношеніи!
— Я не желаю знать ваше мнніе о нравственности моего отца, мистеръ Гёнтъ, говоритъ Филиппъ, задыхаясь отъ гнва и испуга и барабаня по столу, — я здсь, чтобы замнить его въ его отсутствіе, и угощать его гостя.
— Вжливо! Хороша вжливость! говорятъ пасторъ, устремивъ на него сверкающіе глаза.
— Какова бы она ни была, сэръ, а ужь лучше я не усю, сказалъ молодой человкъ.
— Я старый другъ нашего отца, воспитанникъ университета, магистръ философіи, природный джентльмэнъ, ей-Богу! пасторъ, а вы обращаетесь со мною какъ съ собакой… Да вы сами-то кто? Знаете ли вы?
— Сэръ я стараюсь всми силами припомнить, отвчалъ Филпппъ.
— Полно! говорю вамъ, прошу не принимать со мною такого тона! кричитъ Гёнтъ съ ужасными ругательствами и выпивая рюмку за рюмкой изъ различныхъ графиновъ, стоявшихъ передъ нимъ. — Чортъ меня возьми! Если бы я былъ помоложе, я влпилъ бы вамъ пару оплеухъ, будь вы и вдвое выше. Кто вы, что осмливаетесь принимать
— Я здсь затмъ, чтобы оказывать вниманіе въ гостю моего отца, говорить Филиппъ:- но если вы кончили пить ваше вино, я буду очень радъ уйти отсюда такъ скоро, какъ вамъ угодно.
— Вы мн поплатитесь, я клянусь, что вы поплатитесь, сказалъ Гёнтъ.
— О мистеръ Гёнтъ! закричалъ Филилчъ, вскакивая и сжимая свои большіе кулаки: — я ничего такъ не желалъ бы…
Пасторъ попятился, думая, что Филиппъ хочетъ его ударитъ (какъ разсказывалъ мн Филиппъ, описывая эту сцену) и позвонилъ въ колокольчикъ. Но когда вошелъ буфетчикъ, Филиппъ спросилъ только кофе, а Гёнгъ съ безумными ругательствами вышелъ изъ комнаты за слугою. А Филь благословилъ свою судьбу, что онъ не обидлъ гостя своего отца въ его собственномъ дом.
Онъ вышелъ на воздухъ. Онъ перевёлъ духъ и освжился подъ открытымъ небомъ. Онъ успокоилъ свои чувства своимъ обыкновеннымъ утшеніемъ — сигарою. Онъ вспомнилъ, что Ридли въ Торнгофской улиц приглашалъ въ этотъ вечеръ своихъ друзей курить; онъ слъ на извощика и поскакалъ въ своему старому другу.
Когда Филь вошолъ въ переднюю, онъ нашелъ Сестрицу и своего отца, разговаривавшихъ тамъ. Широкая шляпа доктора закрывала его лицо отъ свта лампы, горвшей необыкновенно ярко, но мистриссъ Брандонъ была очень блдна и глаза у ней были заплаканы. Она слегка вскрикнула, когда увидала Филя.
— А! это вы, милый? сказала она.
Она подбжала къ нему, схватила его об руки и облила ихъ горячими слезами.
— Никогда, о! никогда, никогда, никогда! прошептала она.
Изъ широкой груди доктора вырвался вздохъ облегченія. Онъ взглянулъ на эту женщину и на своего сына съ странной улыбкой — улыбкой несладостной.
— Богъ да благословитъ васъ, Каролина, сказалъ онъ напыщеннымъ, нсколько театральнымъ тономъ.
— Прощайте, сэръ, сказала мистриссъ Брандонъ, всё не выпуская руки Филиппа и длая доктору смиренный поклонъ.
Когда онъ ушолъ, она опять поцаловала руку Филиппа, опять облила её слезами и сказала:
— Никогда, мой милый, нтъ, никогда, никогда!
Глава XI
ВЪ КОТОРОЙ ФИЛИППЪ ОЧЕНЬ НЕ ВЪ ДУХ
Филиппъ давно угадалъ грустную часть исторіи своего дорогого друга. Необразованная молодая двушка была обольщена и брошена свтскимъ человкомъ. Бдная Каролина была жертвою, а родной отецъ Филиппа обольстителемъ. Роли, которую докторъ Фирминъ игралъ въ этой исторіи, было достаточно чтобы внушить сыну отвращеніе и увеличить недовріе, сомнніе, отчужденіе, давно внушаемыя отцомъ сыну. Что почувствовалъ бы Филиппъ, еслибы вс страницы этой мрачной книги раскрылись передъ нимъ и онъ услыхалъ бы о подложномъ брак, о погубленной и брошенной женщин, забытой впродолженіе столькихъ лтъ человкомъ котораго онъ самъ обязанъ былъ уважать боле всхъ? Словомъ Филиппъ считалъ эту исторію простымъ случаемъ юношескаго заблужденія, не боле; такъ онъ и хотлъ смотрть на это судя по тмъ немногимъ словамъ, которыя вырвались у него, когда онъ говорилъ со мною объ этомъ. Я зналъ тогда не боле того, что другъ мой разсказалъ мн объ этой исторіи; только постепенно, по мр того, какъ происшествія развивали и объясняли её, узналъ я всё подробно.