Присягнувшие Тьме
Шрифт:
Я не ответил. Я думал о сатанинских предметах, обнаруженных Лорой. Перешел ли Люк красную черту? Я возвратился к разговору с Дуду в церкви. Упомянул о коробочке, которая была передана Замошскому. О пенале из темного дерева.
— В нем лежало досье расследования Люка, — ответил поляк. — Цифровая запись. Люк меня предупредил: в экстренном случае его помощник передаст мне документы. В некотором смысле мы были партнерами.
— По словам Дуду, ваш пароль был: «Я нашел жерло». Что за смысл в этой фразе?
— Люк был
— Именно про жерло он сказал своей жене перед самоубийством. Почему, по вашему мнению?
— Все по той же причине. Люк только и думал что о туннеле. Это была его навязчивая идея. Однако он никак не мог приблизиться к этой двери, к этому жерлу. Я подозреваю, что его самоубийство — это признание поражения.
Замошский ошибался. Люк покончил с собой не от отчаяния. Впрочем, он и не потерпел неудачи, а напротив, продвинулся дальше меня — в этом я был уверен. Не слишком ли далеко?
— На мессе в часовне Святой Бернадетты я видел, как вы осеняли себя крестом снизу вверх.
— Простая предосторожность, — улыбнулся он. — Этот знак должен был защитить меня от сатанинских сил этой коробочки. Клин клином, понимаете?
— Нет.
— Не важно, это мелочь.
Он придвинулся к иллюминатору, чтобы посмотреть на часы:
— Мы уже подлетаем.
Я почувствовал давление на барабанные перепонки. Самолет начал снижаться. Я не оставлял в покое нунция:
— В польской церкви вы мне сказали, что специализируетесь на «Невольниках». Как они связаны с «лишенными света»?
— Я вам уже сказал: они их ищут, они следуют за ними по пятам.
— И вы пытаетесь вклиниться между этими двумя фронтами?
— Да, следуя за «лишенными света», мы встретились с «Невольниками».
— Как они относятся к «лишенным света»? Они их почитают?
— В некотором смысле. Они считают их избранными. Но их главная цель — вырвать у них признание. Для этого они без колебания их похищают, накачивают наркотиками, пытают. У них навязчивая идея: слово дьявола. Все средства хороши, чтобы расшифровать сказанное им.
— Что вы конкретно имеете в виду, говоря, что «Невольники» представляют собой одну из самых опасных сект?
Замошский поднял брови, показывая, что это очевидно:
— Вам же это продемонстрировали Мораз и Казвьель. «Невольники» вооружены, натренированы. Они убивают, насилуют, разрушают. Они дышат злом, как мы — воздухом. Порок — это их естественная биосистема. Они и сами себя мучают и уродуют. Садизм и мазохизм — это две стороны их формы существования.
— Откуда у вас такие точные сведения об этой секте?
— У нас есть свидетельства.
— Раскаявшихся?
— Среди них не бывает раскаявшихся. Только выжившие.
Я посмотрел на черные облака за иллюминатором. Барабанные перепонки просто лопались.
— Там, куда мы летим, есть «Невольники»?
— Да, к несчастью. Они появились совсем недавно, но в городе множатся различные факты, свидетельствующие об их присутствии. Нищие, подвергавшиеся пыткам, расчлененные, сожженные живыми. Животные, которых мучили, принося в жертву. Эти кровавые следы — их подпись.
— Знают ли они, что Манон в Кракове?
— Они здесь из-за нее, Матье. Несмотря на наши предосторожности, они ее нашли.
— Значит, они убеждены, что она «лишенная света»?
Замошский смотрел на огни, вспыхивающие под крылом самолета:
— Мы подлетаем.
— Ответьте мне: для «Невольников» Манон — «лишенная света»?
Его взгляд буравил меня, как зонд вечную мерзлоту:
— Они думают, что она — Антихрист собственной персоной. Что она вернулась из Тьмы, чтобы провозгласить пророчества дьявола.
84
В темноте вырисовывался Краков. Стены его домов были покрыты трещинами, дороги разбиты, полосы тумана окутывали башни и колокольни. Все, казалось, было готово к Вальпургиевой ночи. Не хватало только волков и ведьм. Я плыл в новом лимузине, как в призрачном корабле. Меня не покидало странное ощущение комфортабельного безразличия.
Автомобиль остановился у большого мрачного строения, граничащего с городским парком, поблизости от пешеходной зоны с узкими улочками. Нас ждали священники. Они взяли наш багаж, открыли ворота. Их белые воротнички перемещались в темноте, как блуждающие огоньки. Я последовал за ними.
Войдя в ворота, я различил внутренний двор с подстриженными деревьями, галереи с колоннами, черные своды. Начался подъем по наружным лестницам. Башмаки священников ужасно гремели. Было трудно отделаться от мысли о цитадели, принимающей подкрепление под покровом ночи.
Меня проводили в отведенную мне келью. Гранитные стены, единственное украшение — распятие. Кровать, письменный стол и прикроватная тумбочка, все такое же черное, как стены. В углу, за ширмой из джутовой ткани, крошечная душевая: от одного ее вида у меня заломило спину.
Гиды оставили меня одного. Я почистил зубы, стараясь не глядеть на отражение в зеркале, потом влез под влажные простыни. Я заснул тяжелым сном без сновидений, даже не успев согреться.
Когда я проснулся, комната была прорезана лучом света, в котором парили пылинки. Я обратил взгляд к его источнику — окошку с вертикальным средником, залитому светом. Обе створки окна, покрытые прозрачными каплями, подчеркивали эту ясность, пропуская ее через себя как через лупу.
Я посмотрел на часы: 11 утра. Я вскочил с кровати, и меня тут же сковал холод, царивший в комнате. Я все вспомнил. Встреча с Замошским. Путешествие на частном реактивном самолете. Приезд в эту черную крепость, расположенную где-то в незнакомом городе.